Подвойский - [7]

— Ну как, пойдем еще в театр? — улыбаясь, спросил Николай.

— Пойдем! Пойдем! Хоть сейчас! — радостно со всех сторон закричали хористы.

— А вы знаете, писатель Николай Васильевич Гоголь бывал в Чернигове. Может, кого-то из чиновников он увидел как раз в нашем городе.

Ребята были удивлены.

— У нас гостил также Александр Сергеевич Пушкин, — продолжал Николай. — Знаете такого? Кто помнит, что он написал?

— Сказку о царе Салтане… Сказку о мертвой царевне, — вразнобой стали называть хористы.

— Правильно! Есть у него еще сказка о попе и его работнике Балде.

Жил-был поп,

толоконный лоб… —

стал читать Николай, отбивая рукой по колену ритм звучного пушкинского стиха. Дети сразу насторожились. Такой сказки о жадном попе они, монастырские мальчики, не знали. Когда отзвучали последние строчки веселой сказки, на мгновение воцарилась тишина.

— Наш эконом, отец Мисаил, такой же жадный, — вдруг сказал один из хористов.

— А его помощник, отец Досифей, еще жаднее, — поддержал другой.

Мальчики рассказали, что монастырские экономы часто устраивают им утренние и вечерние чаепития не то что без сахара, а даже без хлеба. А прежний репетитор за плохие отметки и за провинности частенько «угощал» их тяжелой дубовой линейкой.

— Что же вы не жаловались? — возмутился Николай.

— А кому жаловаться? — спросил один из старших мальчиков.

Сердце Николая сжалось от боли: какой же беспросветной должна представляться жизнь этим маленьким монастырским рабам!

— Кому, кому! — вдруг озорно крикнул Николай. — Ты вон, смотри, какой здоровяк! Давай поборемся!

Николай схватил в обнимку хориста и покатился с ним по траве. Борьба шла с переменным успехом. Хористы как взорвались, повскакали с мест и принялись радостно и усердно валтузить друг друга. Но через несколько минут Николай крикнул:

— Все! Поразмялись, хватит!

Дети собрались около Николая. Глаза их горели. Еще бы! Ведь прежний репетитор лупил за подобное линейкой и правого и виноватого.

Выждав, когда хористы успокоятся, Николай продолжил свой рассказ:

— …Бывал в Чернигове великий композитор Михаил Глинка. Мы кое-что из его хоров с вами разучим. Много басен написал здесь украинский баснописец Глебов. Хотите прочитаю?

Николай прочитал две запомнившиеся ему басни Л. Глебова.

— …А сейчас в Чернигове работает хороший писатель Михаил Коцюбинский…

Каждый день, проведенный мальчиками с Николаем, был для них праздником, открытием. Он сводил их в цирк, где выступал Анатолий Дуров. Некоторых из мальчиков записал на свой читательский абонемент, и они стали самостоятельно брать книги в городской библиотеке. Заметив у одного из мальчиков склонность к рисованию, Николай подарил ему ящичек с красками и кисточками. Потом, когда Николай устроил для хористов кукольный театр, имевший такое странное, отдающее богохульством название «Вертеп», они вместе разрисовали куклы для постановки гоголевского «Вия». В самом хоре Николай организовал кассу взаимопомощи. Он выполнил свое обещание, данное хористам при первой встрече, — их стали лучше кормить и одевать.

…Более сорока лет спустя, в грозном 1942 году, Николай Ильич Подвойский получил из Уфы письмо: «Дорогой Николаи Ильич! — писал корреспондент. — Каждый раз, когда я пишу Вам, мне все сдается, что я десятилетний мальчик, который получил переэкзаменовку по арифметике, а Вы меня подтягиваете по Евтушевскому. О, как давно это было!..Много чего в Вашей тогдашней деятельности как воспитателя на то время надо считать дерзновением и смелым новаторством». Это письмо написал поэт, академик АН УССР Павел Григорьевич Тычина, в прошлом один из мальчиков-хористов Троицкого монастыря. Павел Григорьевич напомнил в письме о подаренных ему красках и о «Вертепе». «Когда на смену прежним репетиторам пришел к нам Николай Ильич Подвойский — все в нашем общежитии изменилось, — писал в автобиографии П. Г. Тычина. — Понемногу изменились и мы сами, мальчики-хористы… Самые светлые воспоминания храню я в своем сердце о Николае Ильиче Подвойском».

Поистине бесценным подарком судьбы считал Павел Григорьевич то, что на его пути — десятилетнего затравленного монастырского мальчика — встретился такой учитель, как Николай Ильич Подвойский. Именно тогда и именно Николаем Ильичем были забиты первые колышки, поставлены первые вешки, определившие жизненную дорогу поэта.

…Николай Подвойский продолжал руководить социал-демократическим кружком. Революционная теория, которую он изучал с кружковцами, звала на открытую борьбу. И потому Николай все чаще задумывался о недостаточности только пропагандистской работы, ему хотелось «дела». И хотя учитель удерживал его от необдуманных, «самостийных» действий, Николай упорно искал возможность «поверить теорию практикой».

Как раз в это время Подвойского назначили регентом семинарского хора. Он сразу же воспользовался этим и постарался внести «мятежный дух» в работу хора. Отдавая необходимую дань церковно-религиозному репертуару, Николай за зиму полулегально разучил с хором несколько украинских народных песен: «Рэвэ та й стогнэ», «Як умру», русскую «Дубинушку» и даже «Марсельезу».

Однажды в один из заранее обусловленных дней Николай пришел к учителю, который по его озорным глазам сразу догадался, что неугомонный семинарист что-то придумал. И действительно, Николай не в первый раз завел разговор о том, что пора пускать его кружковцев «в дело». Учитель, однако, был неумолим: