Подводный фронт - [10]

Такое же упорство проявлял Магомет и в службе. Хорошо помню морозное мартовское утро 1935 года. Тихий океан. Бухта Находка. Наши лодки стоят плотно вмерзшими в лед. Надо выходить в море на боевую подготовку. Но как? Ледокола в базе нет. Командиры собрались в кружок, обсуждают ситуацию. А в это время Гаджиев развил на своей «малютке» бурную деятельность. Вооружил команду пешнями и топорами и заставил рубить лед с носа и кормы. Все это длилось до обеда без видимых результатов. Моряки проходят мимо, подначивают. А Гаджиев только улыбается: «К вечеру выйду…» И вышел. Погрузился до палубы. Осмотрелся — и вперед-назад, вперед-назад… Так пробивал себе путь, сначала работая электромотором, затем дизелями. К ужину прорвался на чистую воду. Бодро махнул всем нам издали рукой и показал швартовый конец: мол, вы, печенеги, сидите тут вмерзшими в лед, а я пошел плавать.

После службы на Тихом океане мы встретились с Гаджиевым в Военно-морской академии — он приехал учиться на год позже меня. Затем наши пути на короткое время разошлись. И как же радовался я, когда, прибыв на Север принимать бригаду подплава, встретил здесь своего старого друга! Комдив-один Гаджиев стал одним из первых моих помощников и советчиков во всех делах.

Гаджиев не имел отношения к гибели «Д-1». Но лодка была из его дивизиона, сам он считал себя виноватым и вину стремился искупить просто-таки неумолимой требовательностью к себе. Я уже говорил, что в предвоенные месяцы вся бригада работала с особым напряжением. Но никто не трудился так яростно, с такой страстью, как Гаджиев. Никто не проводил в море на лодках столько времени, сколько он.

В море, на «Д-3», он встретил и войну. Поход тот был безрезультатным. Потом Магомет еще несколько раз выходил в качестве старшего на борту в боевые походы на разных лодках. Но вновь и вновь возвращался ни с чем.

Что творилось в эти дни с Керимом! Он был не похож сам на себя. Осунулся, почернел. Глаза обожжены бессонницей. Переживал он свои неудачи страшно. И было отчего. Ведь Керим, как всегда, делал свое дело честно, отдавал ему всего себя. Но фортуна отворачивалась от него. Нелепые случайности перечеркивали и колоссальный труд, и блестящие замыслы.

7 августа Гаджиев в очередной раз вышел в боевой поход. На этот раз на «К-2», впервые отправлявшейся па коммуникации противника. Уже на второй день пребывания на позиции в районе Тана-фьорда подводники обнаружили фашистский танкер водоизмещением около 3 тысяч тонн. Лодка легла на курс атаки. Но в самый последний момент танкер вдруг резко повернул в порт Берлевог и встал на якорь в гавани, за волноломом.

Отошли от берега, а чуть позже вновь обнаружили танкер, идущий полным ходом. Догнать его было сложно, и Гаджиев, посоветовавшись с командиром подводной лодки капитаном 3 ранга Василием Прокофьевичем Уткиным, принял решение открыть артиллерийский огонь с дистанции 20(!) кабельтовых. Во время стрельбы отказал полуавтомат. Не теряя времени командир боевой части лейтенант 3. М. Арванов приказал комендорам перейти на ручную стрельбу. Но слишком уж далеко был враг. Хоть и получил танкер повреждение, но успел-таки скрыться во фьорде.

13 августа «К-2» дважды выходила в атаку — на транспорт и на тральщик. Оба раза фашистам удалось уклониться от торпед.

17 августа вечером подводники обнаружили транспорт противника, идущий на запад в охранении двух миноносцев. Полным ходом пошли на сближение. Но, увы, атаку пришлось прервать: не хватило плотности электролита. Аккумуляторная батарея выработала весь запас электроэнергии…

Было от чего впасть в уныние. Такой поход, столько проявлено смелости и настойчивости, столько возможностей — и все безрезультатно. Когда Гаджиев докладывал мне подробности, чуть не плакал от обиды.

Глядя на него, я решил для себя: в ближайший поход посылать Гаджиева нельзя. Просто нечеловеческие физические и психологические нагрузки пришлось испытать ему в последнее время. Мне подумалось, что он, как говорится, перегорел, что ему надо успокоиться и отдохнуть.

Плохо же я, оказывается, знал своего друга! Он никому никогда не давал поблажек. И сам не собирался их принимать.

7 сентября «К-2» вновь должна была отправляться в поход к Тана-фьорду. Гаджиев, узнав о том, что на этот раз на ней в качестве старшего должен пойти другой комдив, явился ко мне крайне взбудораженным и обиженным:

— Не понимаю, чем вызвано такое недоверие? — запальчиво спросил он.

Я начал объяснять, что вовсе не в недоверии к нему дело.

— Впрочем, не это главное, — сказал он. — Главное в другом — в интересах дела. Я двадцать с лишним дней отплавал на «К-2». Я знаю экипаж, знаю район боевых действий. К чему же посылать вместо меня человека, которому все придется осваивать заново?

— Тебе надо отдохнуть, Керим.

— Отдохнуть? В такое время? После войны отдохнем!

— Успокойся, Магомет, — сказал я и кивнул на графин с водой.

— Мне не той воды сейчас требуется, — горько усмехнулся Гаджиев, — не пресной — соленой. Она меня вылечит, она мне силы даст.

Я все же стоял на своем, и тогда Керим вдруг перешел на официальный тон:

— В таком случае, товарищ командир бригады, я прошу разрешения обратиться к командующему флотом.