Подвалы кантовской метафизики: Дедукция категорий - [51]

В этой ситуации Кант увидел возможность упростить когнитивную схему: не время подсказывает, какими категориями надо пользоваться, а сами категории складываются из общих определений модусов времени, задающих правила синтеза, и единства субъекта, который служит "точкой притяжения" представлений и в этом смысле инициирует синтез (18

). Получается, что категории имеют не первоначальный, а производный характер. Категория взаимодействия связана с сосуществованием, категория причины - с порядком временной последовательности и т.д. Другими словами, конкретные функции единства мыслящего субъекта в многообразии представлений строго заданы определенной структурой чувственного созерцания, непосредственно поставляющего это многообразие субъекту. При наличии у нас другой формы внутреннего чувства (в теперешнем нашем состоянии таковой является время) отнесение представлений к субъекту обеспечивалось бы иными функциями их связи, в зависимости от того, какими модусами обладала бы эта новая форма чувственного созерцания. Мы имели бы совсем другие категории. Наши же теперешние категории, повторим, жестко связаны с модусами времени, с одной стороны, и единством мыслящего субъекта - с другой. "Опрокидывание" Я на другие созерцания привело бы к возникновению других категорий.

О том, что Кант пошел именно этим путем, свидетельствует уже знакомое нам определение рассудка, данное Кантом в подготовительном варианте дедукции категорий 1780 года (XXIII: 18) и в первом издании "Критики чистого разума": "Единство апперцепции по отношению к синтезу воображения есть рассудок" (А 119). Согласно этой дефиниции, рассудок есть производная способность, возникающая вместе с его формами, категориями (там же), при соотнесении единства апперцепции с тесно связанным с чувственностью воображением.

Подобное определение имеет смысл лишь при допущении, что Кант принимал описанную выше схему возникновения категорий из отношения мыслящего субъекта к определенным формам чувственности, так как в противном случае непонятно, каким образом можно рассматривать рассудок в качестве производной способности (впоследствии, правда, окажется, что уже в первом издании "Критики" это определение представляет собой меняющую изначальный смысл модификацию более ранней дефиниции).

Другое свидетельство того, что Кант действительно придерживался указанной схемы, обнаруживается в приложении к трансцендентальной аналитике - "Об амфиболии рефлективных понятий". Затрагивая здесь вопрос о категориях, Кант замечает, что "даже если бы мы и допустили какой-нибудь способ созерцания кроме нашего чувственного, все равно наши функции мышления не имели бы никакого значения для него" (А 286 / В 342). Из контекста ясно, что речь идет именно о другой форме чувственного созерцания - далее Кант специально рассматривает вариант и со сверхчувственным (там же) - но в таком случае высказывание Канта имеет смысл лишь при условии, что наши функции мышления, или категории, неразрывно связаны с нашими же формами чувственного созерцания, так как иначе они могли быть применимы и к многообразному других возможных чувственных созерцаний.

Итак, в первом издании "Критики" действительно есть следы той позиции Канта, которая характеризуется тесным сближением категорий с модусами конкретного чувственного созерцания. Любопытно, что и впоследствии Кант иногда возвращался к этому способу объяснения природы категорий (см. 7: 398-399). В то же время, мы видели, что эти взгляды являются устаревшими для Канта уже в первом издании и не отражают его новой позиции, согласно которой категории значимы для всех возможных форм чувственных созерцаний. Но если раньше трудно было понять, почему при независимом от чувственности происхождении значимость категорий не может ограничиваться какой-либо одной формой чувственности, то теперь имеются все данные для ответа на этот вопрос.

Объясняя возникновение категорий через отношение единства субъекта, или апперцепции, к конкретным формам чувственности, Кант, возможно не без удивления, обнаружил (это произошло, вероятно, в начале 1780 года), что в этом случае трансцендентальная дедукция категорий приводит к результатам, обратным тем, которые были задуманы в качестве цели этого исследования.

В самом деле, по своему изначальному замыслу дедукция должна была подтвердить нечувственное происхождение категорий, доказав при этом необходимое отношение категорий к предметам опыта. Однако на путях этого доказательства Кант постепенно сближал категории с модусами чувственности и в конце концов дошел до их полного отождествления. Правда, и во второй половине семидесятых годов Кант, скорее всего, формально различал категории и соответствующие им общие временные определения ("схемы"), оставляя за первыми в отвлечении от вторых значение логических функций (впрочем, в одном из набросков этого периода Кант прямо отождествляет "категории" и "функции воображения" XVII: 26; R 4911), но он не мог в итоге не увидеть, что и это различение должно отпасть при такой трактовке категорий, которая объясняет их возникновение через отношение единого субъекта к конкретным формам чувственности.