Подвалы кантовской метафизики: Дедукция категорий - [52]
Кант, таким образом, оказался перед дилеммой: либо конкретный набор категорий значим для конкретной формы чувственного созерцания (в нашем случае, для времени, к предметам же в пространстве они применимы только потому, что все подобные предметы подчинены также условиям времени), но тогда причиной ограничения области их применения может быть только то, что они "вырастают" из этой формы чувственности, либо категории не связаны в своем происхождении с чувственностью, но тогда их возможная значимость выходит за рамки какой-либо конкретной формы чувственного созерцания, а поскольку a priori одно чувственное созерцание ничем не отличается от другого, они должны быть значимы для предметов чувственного созерцания вообще.
Первый вариант ставит под сомнение всю дедукцию категорий и поэтому неприемлем. Второй подразумевает отказ от описанной выше схемы возникновения категорий и требует отдельного доказательства необходимого отношения категорий к предметам чувственного созерцания вообще, которое должно предшествовать подобному доказательству относительно предметов нашего созерцания.
Мы видели, что уже в первом издании "Критики" Кант выполнил это условие, различив две стадии полной субъективной дедукции "сверху" и "снизу". Во втором издании Кант не только прояснил соотношение частей дедукции и обозначил главный мотив указанного различения - нечувственное происхождение категорий - но и избавился от "устаревшего" уже в первом издании определения рассудка через отношение единства апперцепции к синтезу воображения. Во втором издании "Критики" Кант просто отождествляет рассудок с синтетическим единством апперцепции (В 134). Вопрос же о том, почему мы имеем именно такие, а не какие-либо другие категории, легко решавшийся при соотнесении категорий с модусами определенных форм чувственности, во втором издании "Критики" признается Кантом выходящим за пределы нашего познания (В 145-146), что представляется неизбежным следствием придания самостоятельности чистым понятиям рассудка. Характерно, что говоря здесь о невозможности объяснения, почему у нас есть именно такой набор категорий, Кант приравнивает их в этом отношении к пространству и времени (В 146), которые и в рамках прежней схемы (наряду с воображением и апперцепцией и в противоположность рассудку) относились к числу первоначальных и ни из чего не выводимых субъективных источников познания (А 94; XXIII: 18).
Окончательное прояснение композиции полной субъективной дедукции дает нам возможность уточнить кантовское понимание одной из самых таинственных и важных проблем критической философии: отношения чувственности и рассудка.
Приступая к дедукции категорий, Кант должен был решить две едва ли не взаимоисключающие задачи: доказать необходимое отношение категорий к явлениям и в то же время не допустить слияние категорий с формами чувственности. Эти цели в итоге достигаются Кантом, с одной стороны, через различение двух стадий дедукции, помогающее отделить категории от модусов конкретных форм чувственности, с другой - с помощью отождествления предметов, необходимо относящихся к категориям, не с явлениями вообще, а лишь с теми явлениями, которые могут быть осознаны, или стать объектами восприятия, и подобная оговорка оставляет сами явления со стороны их формы как бы "безразличными" к категориям. Таким образом, ни категории не связаны с формами чувственности, ни формы чувственности сами по себе - с категориями, и тем не менее все предметы чувств, которые могут быть восприняты (те явления, которые не могут быть предметами восприятия, есть для нас ничто, а так как они не имеют самостоятельного существования, то они вообще ничто - А 117, 120), необходимо подчинены категориям.
Завершая главу, суммируем не то, что сделано в ней, а то, что не сделано. Не удалось выяснить, какое место в структуре "полной" субъективной дедукции занимает "достаточная" дедукция категорий. Более того, мы могли бы даже заметить некоторую тенденцию к вытеснению "достаточной" дедукции на периферию аргументативных путей субъективной дедукции, отправной точкой которых является понятие апперцепции. Этот вопрос будет изучен в следующей главе, и мы увидим, что он окажется решающим для понимания структуры кантовской аргументации в трансцендентальной дедукции категорий в целом.
ГЛАВА 4.
ВЫЗВОЛЕНИЕ
1. Центральный аргумент полной субъективной дедукции.
В этой главе мы уточним содержательные моменты кантовской аргументации в полной субъективной дедукции категорий. Для этого надо будет свести воедино два крупнейших аргументативных блока дедукции, выявленных в предыдущей главе. То, что вопрос о роли "достаточной" дедукции категорий в аргументативной системе полной субъективной дедукции не получил автоматического разрешения при исследовании в предыдущей главе формальной структуры трансцендентальной дедукции категорий, наводит на мысль о возможных трудностях, которые могут препятствовать установлению точного соотношения между полной и "достаточной" дедукциями.
И действительно, для решения этой проблемы придется выйти за рамки дедукции из "Критики" и обратиться к ее более ранним вариантам. Но прежде надо рассмотреть вопрос о соотношении "достаточной" и полной дедукций, а также более общий вопрос о содержательных особенностях кантовской аргументации в дедукции в целом именно на материале "Критики чистого разума" Начать же этот анализ удобно с изложения обобщенной схемы взаимодействия рассудка, воображения и чувственности, опирающейся на результаты, полученные в предыдущей главе при обсуждении различных аспектов кантовской позиции по вопросу о необходимом отношении явлений к категориям.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга посвящена обсуждению "трудной проблемы сознания" — вопроса о том, почему функционирование человеческого мозга сопровождается субъективным опытом. Рассматриваются истоки этой проблемы, впервые в четком виде сформулированной австралийским философом Д.Чалмерсом в начале 90-х гг. XX века. Анализируется ее отношение к проблеме сознание — тело и проблеме ментальной каузальности. На материале сочинений Дж. Серла, Д.Деннета, Д.Чалмерса и многих других аналитических философов критически оцениваются различные подходы к загадке сознания.
Мы предлагаем вашему вниманию цикл лекций "История новоевропейской философии", читавшегося Вадимом Валерьевичем Васильевым на спецотделении философского факультета МГУ в 1999 — 2000 годах. Все, что делает Вадим Валерьевич на наших глазах — предельно просто. Он, как Акопян, закатав рукава, дает нам пощупать каждый предмет. Наш Автор не допускает никакой двусмысленности, недоговоренности, неясности… Он охотно направляет наши руки, и уже и у нас что-то получается… Но как?! Этот вопрос, спустя несколько лет, заставил нас вернуться к распечаткам его лекций и снова окунуться в эпицентр европейского рационализма, ускользающая магия которого остается неодолимой и загадочной.
Сознание остается одной из главных загадок для философии и эксприментальной науки. Эта книга — попытка по-новому взглянуть па старый вопрос. Признавая успехи экспериментальных исследований сознания, автор тем не менее проводит свои изыскания и концептуальном ключе, пытаясь прояснить структуру и соотношение наших базовых убеждений о мире и о самих себе.Все мы верим в существование сознания у других людей, в то, что прошлый опыт можно использовать для прогнозов на будущее, в то, что в мире не бывает беспричинных событий и что физические объекты независимы от нашего сознания.
Из предисловия:Необходимость в книге, в которой давалось бы систематическое изложение исторического материализма, давно назрела. Такая книга нужна студентам и преподавателям высших учебных заведении, а также многочисленным кадрам советской интеллигенции, самостоятельно изучающим основы марксистско-ленинской философской науки.Предлагаемая читателю книга, написанная авторским коллективом Института философии Академии наук СССР, представляет собой попытку дать более или менее полное изложение основ исторического материализма.
В условиях сложной геополитической ситуации, в которой сегодня находится Россия, активизация собственного созидательного творчества в самых разных областях становится одной из приоритетных задач страны. Творческая деятельность отдельного гражданина и всего общества может выражаться в выработке национального мировоззрения, в создании оригинальных социально-экономических моделей, в научных открытиях, разработке прорывных технологий, в познании законов природы и общества, в искусстве, в преображении человеком самого себя в соответствии с выбранным идеалом и т.
«Священное ремесло» – книга, составленная из текстов, написанных на протяжении 45 лет. Они посвящены великим мыслителям и поэтам XX столетия, таким как Вячеслав Иванов, Михаил Гершензон, Александр Блок, Семен Франк, Николай Бердяев, Яков Голосовкер, Мартин Хайдеггер и др. Они были отмечены разными призваниями и дарами, но встретившись в пространстве книги, они по воле автора сроднились между собой. Их родство – в секрете дарения себя в мысли, явно или неявно живущей в притяжении Бога. Философские портреты – не сумма литературоведческих экскурсов, но поиск богословия культуры в лицах.
Автор книги — писатель-натуралист, доктор биологических наук, профессор зоологии. Всю жизнь посвятил изучению природы и ее животного мира. Теперь, в канун своего девяностолетия, как и многие, обеспокоенный судьбами человечества, написал эту, свою последнюю пятьдесят четвертую книгу, по необычной для него теме — о природе человека. Она предназначена для широкого круга читателей.
Книга выдающегося польского логика и философа Яна Лукасевича (1878-1956), опубликованная в 1910 г., уже к концу XX века привлекла к себе настолько большое внимание, что ее начали переводить на многие европейские языки. Теперь пришла очередь русского издания. В этой книге впервые в мире подвергнут обстоятельной критике принцип противоречия, защищаемый Аристотелем в «Метафизике». В данное издание включены четыре статьи Лукасевича и среди них новый перевод знаменитой статьи «О детерминизме». Книга также снабжена биографией Яна Лукасевича и вступительной статьей, показывающей мучительную внутреннюю борьбу Лукасевича в связи с предлагаемой им революцией в логике.
Книга содержит собрание устных наставлений Раманы Махарши (1879–1950) – наиболее почитаемого просветленного Учителя адвайты XX века, – а также поясняющие материалы, взятые из разных источников. Наряду с «Гуру вачака коваи» это собрание устных наставлений – наиболее глубокое и широкое изложение учения Раманы Махарши, записанное его учеником Муруганаром.Сам Муруганар публично признан Раманой Махарши как «упрочившийся в состоянии внутреннего Блаженства», поэтому его изложение без искажений передает суть и все тонкости наставлений великого Учителя.