Подвал - [52]

Дима присел на скамейку. Гвоздь он крепко сжал в руке. Сколько раз он говорил себе, что после драки кулаками не машут. Драка была? Была. И что теперь? Чем ты сможешь помочь этой несчастной девушке? Девушке, умершей два года назад, чем? Возможно, ее душе как раз помощь и требуется. Иначе зачем все это? Опять же, непонятна его миссия. По закону ублюдков не накажут, лишь потому, что закон для них не писан. Убить их? Дима считал, что убить человека можно, но пересмотр моральных ценностей заставлял держать себя в рамках и оставить в живых даже самого отъявленного негодяя. Себе-то, конечно, он мог не лгать о моральных рамках. Он просто боялся. Боялся ответственности, ведь закон писан как раз для него. Он не видел дальнейших своих действий, но и сидеть без дела тоже нельзя. Он решил действовать по обстоятельствам. И первое, что он хотел сделать, это навестить местного дона Цапка. Несмотря на позднее время, злодей наверняка еще не спит. Ему по статусу не положено.

* * *

В магазине Семена горел свет. Дима почему-то именно сейчас, в шаге от повышения собственной самооценки, очень испугался. Что им может помешать убить его, как Веру или как Сашку Аверченко (он был уверен, что и его убили)? В том-то и дело, что ничего. Тем более он сам напрашивается. Серьезные люди могут быть настроены серьезней, чем он думает. Серьезные люди. Упыри обезбашенные, чувствующие свою безнаказанность. Дима все-таки набрался храбрости и вошел в магазин. Звон колокольчиков заставил его вздрогнуть.

У прилавка никого не было. Дима кашлянул, чтобы привлечь внимание. Тишина.

– Эй, Семен Макарович! – позвал Сысоев.

Дима потоптался у двери и пошел к прилавку. Никакого шороха коробок или звона бутылок, будто в магазине, кроме него, никого не было. Складывалось такое впечатление, что хозяин ушел, забыв запереть дверь. В это верилось с трудом, но другого предположения у него не было. За ночь в этой деревне не могли появиться более серьезные люди. С каждым шагом к подсобке Дима все отчетливее представлял себе скрюченный труп Семена.

Дима заглянул в подсобку. Слава богу, Семен сидел за столом спиной к двери. И определенно был жив. Он что-то читал или смотрел, а потом перелистывал страницы.

– Семен?!

Диме даже стало жалко краснолицего. Он подскочил, будто по тревоге. Захлопнул альбом (теперь Дима видел, что это фотоальбом) и повернулся к возмутителю спокойствия. Взгляд, переполненный ненавистью, тут же померк и налился теплом. Диму это поразило не меньше, чем вся эта история, в которую ему посчастливилось вляпаться. Семен улыбнулся и снова сел.

– А, Димочка, заходи. Присаживайся. – Он указал на стул напротив.

Дима прошел мимо него, заметил снимок, выпавший из альбома, но поднимать не стал. Он хотел поднять его потом. Сел и посмотрел на хозяина.

– Ну, спрашивай. Ты же пришел сюда получить ответы на свои вопросы?

– Давайте поступим немного по-другому, – предложил Дмитрий. Он поразился своей наглости. Сысоев ни разу не отвел глаз.

– Ты учишься говорить, мой мальчик, – усмехнулся Семен. – Говори, интересно будет…

– Итак, – перебил его Дима. – В ту ночь… Кстати, наличие любовника не столь обязательно. Как бы там оно ни было, виноват Аверченко Саша. Он просто убил Веру. Сдуру ли, из-за ревности ли, следствие разберется. Он изнасиловал ее и забил… – Дима задумался. Он вспомнил сны, когда он бегал по комнатам с кочергой. – И забил ее насмерть кочергой. Потом он вам… Да, а кому ему еще звонить? Вы же воспитывали его как своего. Вы бросаете все свои дела и бежите за своей правой рукой в милицейской фуражке. Стасыч… Да, я думаю, этот мозг в погонах и придумывает, как все состряпать. Единственное, что меня смущает, так это куда смотрели судмедэксперты. Хотя… У вас наверняка и там есть руки, ноги или щупальца. Спрут, мать вашу.

Запал Димы начал угасать. Его нервировал безразличный вид Семена и улыбка, с которой тот просидел от начала обвинительного монолога и до конца.

– Дима, ты ведешь себя как распоясавшаяся шпана. На «стрелке» с серьезными людьми тебя бы на деньги поставили за необоснованные обвинения. Я не знаю, что ты там себе напридумывал и каких призраков видишь. Впрочем, мне наплевать. Даже если бы ты видел Иисуса у реки, я бы тебя не посчитал более сумасшедшим, чем сейчас. А по поводу Сашки… Тут ты прав, я за него глотку перегрызу. Он мой крестник. И если я узнаю, что к его пропаже каким-то образом причастен ты, я не посмотрю на твою известность, писака. А теперь уходи.

Дима встал.

– Да, кстати, долг можешь не отдавать. Только чтоб я тебя больше не видел в своем магазине.

– Вы будете гореть в аду, – прошипел Дима, уронил ключи и выпрямился уже со снимком в руке.

– Не раньше, чем умру, – оскалился Семен Макарович. В глазах была только ненависть.

* * *

Дима сел за стол и еще раз взглянул на фото. Он уже понял, кто на нем. Семен и Вера. Семен был лет на тридцать моложе, а Вера, тетя Вера, была все в тех же лосинах и блузке с подплечниками. Семен держал в руках младенца. В кульке мог быть кто угодно. Да хоть Толик – алкоголик. Но Дима знал, кто это. Он каким-то особым зрением видел, что это Сашка. Крестник Семена Макаровича вполне мог быть сыном Веры-старшей. Тогда какой-то странный брак получался у Сашки и Веры. Они же друг другу приходились… Как он ни прикидывал и ни вычислял, у него выходило, что они приходились друг другу троюродными братом и сестрой. По сути, подобное родство не могло им помешать… Он долго пытался подобрать приличное слово, но так и не смог. Оно им не мешало трахаться в первую очередь.