Подснежники - [4]
Когда занятия кончились и детей увели, Люба едва добралась до своей комнаты — так устала. Прилегла на койку, закрыла глаза. На минутку забежала Сима.
— Ага! Вымоталась! Я так и знала. Ничего, привыкнешь. Ко всему привыкнуть можно… Сначала я тоже чуть не умерла. Честное слово! Трудно. Группу поведешь гулять в лес, так считаешь их, считаешь! То один пропал, то другого не видно. Присядет в траву, и нет его. Пропал ребенок. Ужас! Так все время и считаешь. До двадцати двух. Ужас!
Вечером Сима поведала, как во время эвакуации погибла мать, как отец, подполковник артиллерии, привез ее сюда и устроил воспитательницей. Сдал, так сказать, на руки Елене Никитичне. И зря. Сима мечтала попасть в школу медсестер, а потом, конечно, — на фронт. Давно бы там была, если бы не отец… Симе недавно исполнилось семнадцать. Болела тифом, и черные курчавые волосы успели отрасти сантиметра на два, не больше. Тоненькая, как хворостинка, куда уж ей — на фронт. Тоже, выдумала. На фронт! Верно сказала тогда заведующая: «цыпленок жареный» — Люба потихоньку засмеялась.
Уснули в тот день поздно, в соседней деревне уже кричали петухи.
Оказалось, эти первые занятия не понравились старшей воспитательнице, Ларисе Павловне, и она сочла своим долгом поделиться впечатлениями с заведующей. Обо всем этом Люба узнала от Симы.
— Занимались мы лепкой, и тут вошла Елена Никитична. А Лариса и давай болтать. И то, и се, и нет контакта с детьми, и подход не тот, потом еще про то, что ты выражалась — «собака», а не «собачка». Это когда в зверей играли. И без конца про эту «собаку»… Елена Никитична ей: «Ничего, педагог еще молодой», а Лариса губы вот так, — тут Сима крепко сжимала губы, — и головой покачивает: ну, и что же, дескать, тем хуже, тем хуже.
Любе стало так горько после Симиных слов, что она даже сама удивилась. Обидно! Стараешься, трудишься, а тут… Обедать Люба не пошла, осталась лежать на койке. Слезы накипали в горле, глаза жгло. Потом стало казаться, что она и взаправду в воспитательницы не годится. Ничего у нее не выйдет. Надо бросать все поскорее и домой.
После обеда зашла заведующая. Присела на стул рядом с кроватью.
— Что же, будем переживать? А работать кто будет?
— Елена Никитична, я должна уехать. Я домой хочу!
И тут Люба откровенно разревелась.
— Эва! Что же, выходит, и сказать ничего нельзя? Мы здесь не стесняемся, критикуем друг друга вовсю. А ты откуда взялась, недотрога такая? Самомнение бросить надо…
— Да нет у меня самомнения…
— Ну вот. О чем же тогда плакать? Все мы учимся. И сама Лариса Павловна пришла к нам, потому что овдовела. У нас здесь, между прочим, все вдовы. А дети — все сироты. Про себя забыть надо, вот что я скажу! О детях думать приходится, только о детях!
— Разве и вы вдова, Елена Никитична?
— Еще с финской. Мало того, что вдова. Я ведь и сына потеряла.
— Ой, что вы!
Елена Никитична глубоко вздохнула.
— Знаешь, девка, не сами мы горе ищем, а горе ищет нас. А раз пришло горе, тут уж держись. Все равно никуда не денешься. Держись прямее, а то, смотри, согнет… Только это я потом поняла, а в тот день, когда пришла в дом похоронка, свету не взвидела. Все застлало перед глазами. Черным-черно. Так вот…
Заведующая качнулась на стуле. И все время, пока она говорила, все время потихоньку раскачивалась. Люба, хоть и не смотрела на нее, чувствовала это. Время от времени стул еле слышно поскрипывал.
— Словом, убили моего Володю, остались мы с Ванюшей вдвоем. Четыре годочка ему было. А жить надо. Устроилась я на ткацкую фабрику. Весной сорок первого Ваню свезла к тетке, мужниной сестре. Пускай, думаю, воздухом подышит, у них в деревне хорошо. Это под самым Клином. А тут война. Сначала-то не думала, что дело так обернется. Работали мы и в ночную смену, и днем. Все для фронта. Вот уж не думала, что немец до нас дойдет. Дошел, однако. Предприятие наше эвакуировалось, и я с ним. Три месяца ходила как очумелая. Работаю, а сама только Ванюшу своего вижу. Где он, что с ним?
Елена Никитична вздохнула глубоко, со стоном.
— Как только немцев выбили, стала я проситься домой. Не пускали, к весне отпросилась все-таки. Город — в развалинах, одни камни да ямы. Сама знаешь. Сейчас еще что, тогда не то было. Хуже. Поезда ходили только военные, хоть пешком иди. Собралась я и пошла. Сапоги на мне мужнины, в которых эвакуировалась, в мешке — сухари. Где подвезут, а где на своих двоих… До Клина все-таки добралась, потом прибрела в ту деревню. А ее и нет… Нет деревни, одни трубы печные торчат. Людей спросила, никто тетку Анну не знает, будто и не было такой. Другие сказали, будто в Клин побрела, да не дошла: померла в горячке. Обошла я весь городишко и все Ваню своего высматривала. Иной раз стою где-нибудь на пригорке и кричу, зову: «Ваня! Ванюшка!»
Елена Никитична замолчала.
Люба взглянула на нее. Женщина сидела прямо, смотрела перед собой широко раскрытыми, пустыми глазами.
— Потом какая-то старуха подошла. «Спятила, — говорит. — И без тебя крику полно, не ты одна. Тут уйма их полегла, детишек этих. Без матки, без хлеба, в мороз, где тут выжить. Молись лучше!» И как это она сказала «молись», так меня дрожь взяла. Ненависть такая к врагам, разорвала бы своими руками, попадись какой. Побежала в обратный путь, скорее бы только до своих добраться. Пускай посылают на фронт, не жить мне мирной жизнью! Стрелять буду! Зубами врагов грызть буду!
Приключенческая повесть, герои которой шестиклассники принимают участие в археологических раскопках.
Повесть о подростках, вступающих в самостоятельную жизнь, об острых нравственных проблемах, волнующих школьников-старшеклассников.
Рассказ о подростках, вступающих в самостоятельную жизнь, об острых нравственных проблемах, волнующих школьников-старшеклассников.
Повесть о молодежи военного поколения, ее героизме, чувстве долга и патриотизме.
Рассказ о молодежи военного поколения, ее героизме, чувстве долга и патриотизме.
Повесть о подростках, вступающих в самостоятельную жизнь, об острых нравственных проблемах, волнующих школьников-старшеклассников.
В сборнике рассказов и повестей: «Настойчивый характер», «О нашем друге Рауфе», «Секрет Васи Перункова», «Абдуджапар», «Дорогие братья», «Подарок», рассказано о героической работе учащихся ремесленных училищ на фабриках и заводах в годы войны. Художник Евгений Осипович Бургункер.
Приключенческая повесть албанского писателя о юных патриотах Албании, боровшихся за свободу своей страны против итало-немецких фашистов. Главными действующими лицами являются трое подростков. Они помогают своим старшим товарищам-подпольщикам, выполняя ответственные и порой рискованные поручения. Адресована повесть детям среднего школьного возраста.
Всё своё детство я завидовал людям, отправляющимся в путешествия. Я был ещё маленький и не знал, что самое интересное — возвращаться домой, всё узнавать и всё видеть как бы заново. Теперь я это знаю.Эта книжка написана в путешествиях. Она о людях, о птицах, о реках — дальних и близких, о том, что я нашёл в них своего, что мне было дорого всегда. Я хочу, чтобы вы познакомились с ними: и со старым донским бакенщиком Ерофеем Платоновичем, который всю жизнь прожил на посту № 1, первом от моря, да и вообще, наверно, самом первом, потому что охранял Ерофей Платонович самое главное — родную землю; и с сибирским мальчишкой (рассказ «Сосны шумят») — он отправился в лес, чтобы, как всегда, поискать брусники, а нашёл целый мир — рядом, возле своей деревни.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Вильмос и Ильзе Корн – писатели Германской Демократической Республики, авторы многих книг для детей и юношества. Но самое значительное их произведение – роман «Мавр и лондонские грачи». В этом романе авторы живо и увлекательно рассказывают нам о гениальных мыслителях и революционерах – Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе, об их великой дружбе, совместной работе и героической борьбе. Книга пользуется большой популярностью у читателей Германской Демократической Республики. Она выдержала несколько изданий и удостоена премии, как одно из лучших художественных произведений для юношества.