Урожай нынче выдался богатый, и Степан Степанович ликовал:
— Подходи, ребятки, морковки дам. Сахар, а не морковка! А тебе, Сестренкин, самую сладкую. Бери!
Люба увидела маленького крепыша в коротком пальтишке. Загорелая, с облупленным носом мордашка и совсем светлые серые глаза. Вспомнился рассказ заведующей. Траву ел. Подумать только, такой малыш!
— Чего смотрите? — спросила, проходя мимо, Таисья Григорьевна. — На Витюшку Сестренкина, что ли? У нас еще не такие фамилии имеются. Вон сидит Сеня Машкин, Машка, корова у него была. Больше никого не помнит. Так и записали… А вон бежит Васюшка Семенов, лет четырех с половиной — пяти. Из деревни Семеновки. Только Семеновок-то пятнадцать или двадцать было, восемь из них сожжено дотла. Вот и записан у нас Вася Семенов, приблизительно такого-то возраста. Эх, да что там! Еще не то увидите.
Таисья Григорьевна подняла на плечо корзину с помидорами, ушла по борозде, подметая кусты своей расклешенной книзу юбкой. Одна рука поддерживает корзину, другая уперлась в бок.
Вечером приехали шефы. Люба тут впервые узнала, что над детским домом шефствует воинская часть, которая в данный момент стоит в городе. Когда подразделение отбывает на фронт, то передает своих подшефных той части, которая остается. Поэтому шефы часто сменяются. На этот раз в качестве представителя шефов приехал пожилой полковник. Он привез подарок — целую тушу лося.
— Ребятишкам на бульон, — смущенно объяснил полковник.
Гость сидел в кресле посреди комнаты, а вокруг толпились воспитательницы. Дети давно улеглись спать.
— Спасибо, спасибо! — благодарила Елена Никитична. — Тут не только на бульон, даже на котлеты хватит. От всех наших ребят спасибо.
— Да что вы, за что спасибо-то! — отмахивался полковник. — Я ведь специально приехал, чтобы выяснить ваши нужды. Чем можем, поможем! — Он кивнул в сторону пианино: — Играет кто? Или так стоит, для мебели?
— Любуша, сыграй что-нибудь, — попросила Елена Никитична. — Что-нибудь такое, душевное.
Люба села за инструмент, сыграла несколько русских песен. Инструмент — старый, разбитый, многие клавиши вообще не действуют. Где уж тут сыграть по-настоящему. Она опустила руки.
— Знаете, Елена Никитична, инструмент такой, что ничего и не сыграешь. Один звон да треск.
— Разве? — удивился полковник. — А мне показалось, очень уж хорошо получается. Да, сразу видно, специалист играет…
— Люба у нас и есть специалист, — улыбнулась Елена Никитична. — А пианино придется достать новое, ведь детей воспитываем!
— Ну, что же… Учтем. — Полковник призадумался. — Пожалуй, подберем из трофейных. Пришлю своих ребят, привезут вам пианино. Ждите!
— Ну, товарищ полковник, прямо не верится! — Елена Никитична вся просветлела, заулыбалась. — Заранее вас благодарю!..
Потом поманила к себе Любу, зашептала:
— Беги скорее к Степану Степановичу, пускай лучших помидоров даст, которые дозрели. Скажи, чтобы красные!
Люба отправилась в кладовую. Огородник раскладывал помидоры по полкам. Ему помогала няня Нюра, худенькая, рябая, с сердитыми, близко поставленными острыми глазками. Они у нее всегда смотрели исподлобья, поэтому Нюра и казалась такой неприветливой, даже угрюмой. Но Люба давно заметила, что на самом-то деле няня Нюра очень ласковая к детям, добрая женщина.
— Степан Степаныч! Гляди, так ли кладу-то! — кричала она откуда-то сверху.
— Ты отбирай которые! Гнилья мне не разведи, смотри, так тебя растак… Ну, слезай, катись отседова. Полезу сам.
Нюра спустилась, ушла. Помидоры лежали в особом порядке, рядами. Трогать их не смел никто, кроме самого огородника. Даже входить в кладовую строго воспрещалось. Он сам переворачивал помидоры, а для того, чтобы лазать на верхние полки, смастерил специальную доску-сходни.
— Чего тебе? — спросил Степан Степанович, когда Люба остановилась на пороге.
— Помидоров. Лучших, так велели. Для шефов, к столу.
— Шефы?.. А кто там приехал-то? Новости есть ли какие?
— Наши взяли Харьков. Еще не сообщали, скоро сообщат. Радио включайте.
— Харьков?! Да ну!.. Стало быть, Степной фронт! Вот это дело! Вот это праздник так праздник!.. Значит, салют сегодня. Держи! Тащи!
Огородник сунул ей в руки тяжеленное блюдо с отборными помидорами.
Когда Люба вернулась, уже накрывали на стол, Елена Никитична принесла графинчик с водкой, рюмки.
В комнате стоял хохот — воспитательницы наседали на шефа, шутили насчет фронтовых подруг, насчет семейного положения полковника. Тот смущенно разводил руками, отшучивался, впрочем, видно, был польщен вниманием хозяек. После первой и единственной рюмки женщины совсем развеселились. Таисья Григорьевна присела на ручку кресла, Лариса Павловна — на другую, повариха Паша так разошлась, что плюхнулась чуть ли не на колени полковнику. Нюра, смеясь, тащила ее за руку. Сима, помирая со смеху, подобралась сзади и взъерошила волосы гостя. Елена Никитична неодобрительно покачала головой.
— Серафима, поди сюда!.. Люба, куда пошла?.. Девчонки, не срамитесь, вам там совсем не место! И вы туда же?.. А ну, бабы, к столу! Дайте дорогому гостю поесть и выпить как следует. Ишь, набросились!
Все чинно расселись за столом. В это время по радио зазвучали позывные Москвы. В тишине торжественный голос сообщил о взятии Харькова и многих других населенных пунктов.
