Подпись «Пикпюс» - [5]

Женщина, овладев собой, посторонилась и распахнула дверь в просторную гостиную, куда с трудом пробивался просеянный сквозь шторы свет.

— Садитесь. Что все это… Что с ним?

Еще один беглый взгляд на мужа, тот не снял ни пальто, ни шляпу.

Даже через десять лет Мегрэ сумеет до мельчайших подробностей описать эту просторную гостиную с тремя высокими окнами, зеленые бархатные шторы с желтыми кистями, зачехленные старинные кресла, большое помутневшее зеркало над черным мраморным камином, медную каминную решетку…

За одной из дверей послышалось легкое поскребывание. Там кто-то стоит и слушает. Безусловно, женщина, предположил Мегрэ и не ошибся: вскоре он узнает, что это Жизель Ле Клоаген, девица двадцати восьми лет.

Квартира, видимо, очень просторная, поскольку занимает целый этаж. Все кругом вроде бы свидетельствует о богатстве, и тем не менее всюду как бы припахивает бедностью. А ведь на пальцах у одетой в черный шелк г-жи Ле Клоаген дорогие перстни, на груди — оправленная в золото камея.

— Разрешите прежде всего поинтересоваться у вас, сударыня, знакомы ли вы с некоей мадмуазель Жанной?

Мегрэ убежден — незнакома. Г-жа Ле Клоаген изо всех сил напрягает память, но явно ожидает совсем другого вопроса.

— Чем занимается эта особа?

— Она живет на улице Коленкура.

— Не вижу связи…

— Ее ремесло — предсказывать будущее. Позвольте в нескольких словах изложить суть дела. Сегодня в пять часов дня эта женщина убита у себя дома. Так вот, в момент убийства ваш супруг находился у нее в квартире, где мы нашли его запертым на кухне.

— Скажите, Октав, что это…

Повернувшись к мужу, она говорила со спокойным достоинством, и все-таки это спокойное достоинство казалось подделкой — такой же сплошной подделкой, как бронза на камине. Мегрэ был уверен: стоит ему уйти, а двери захлопнуться, как между двумя этими людьми начнется безобразная сцена.

Чтобы ответить, Ле Клоагеву пришлось сглотнуть слюну.

— Я был там, — подавленно и смиренно покаялся он.

— Не знала, что вам гадают на картах! — надменно процедила она. Потом, не обращая внимания на мужа, неожиданно уселась напротив Мегрэ и машинально, с небрежностью светской дамы поигрывая своей камеей, заговорила с нарастающей словоохотливостью: — Должна вам сказать, господин комиссар… Об этой истории мне ничего не известно, но я знаю своего мужа. Быть может, он вам уже сообщил, что долгое время был врачом на судах южноамериканских линий. Много лет плавал в китайских морях. С тех пор, увы, он перестал быть как все люди.

Присутствие Ле Клоагена нисколько ее не смущало.

— Вы, несомненно, уже поняли, что он впал в детство. Это достаточно прискорбно для нас с дочерью и, естественно, весьма затрудняет нашу светскую жизнь.

Мегрэ окинул глазами гостиную, и его словно озарило видение: он представил себе прием на бульваре Батиньоль, расчехленные кресла, зажженную люстру, птифуры на раззолоченном столике, чопорных дам, жеманничающих с чашкой кофе в руке.

Через полчаса привратница подтвердит правильность мысли комиссара, расскажет о еженедельных приемах — «понедельничных раутах», как иронически называют их в доме.

Можно также не сомневаться, что у Ле Клоагенов нет постоянной прислуги и они обходятся приходящей — она появляется только по утрам; зато по понедельникам у них обязательно метрдотель от Потеля и Шабо.

— А ведь они богаты! — добавит привратница, куда более разговорчивая, чем ее коллега с улицы Коленкура. — Говорят, у них больше двухсот тысяч ренты. Каждый год в декабре к ним наезжает нотариус из Сен-Рафаэля — самолично привозит деньги. Интересно, что они с ними делают? Вы порасспросите торговцев в квартале. У мясника они берут куски попостнее, да и те крошечные! А как бедняга одет, сами видели, — зимой и летом в одном…

Но что все-таки общего между этими апартаментами и светлой квартиркой на улице Коленкура, этой худенькой, нервной особой с дьявольским самообладанием — и пухленькой, ухоженной мадмуазель Жанной, убитой в своей солнечной гостиной?

Расследование только начиналось, и Мегрэ не пытался делать выводы из того, что видел и слышал. Он просто расставлял все по местам. Вот чудаковатый Маскувен на службе, в конторе Пру и Друэна; вот он же дома, на Вогезской площади, или у графини на улице Пирамид…

— Большой ребенок. Не подберу другого слова, господин комиссар. Проводит дни, слоняясь по улицам, домой возвращается только поесть. Но совершенно безобиден, уверяю вас…

Безобиден! Слово поразило Мегрэ, и он глянул на Ле Клоагена. Пот на лбу старика высох, и он сидел, безучастный к происходящему. Чего он боялся? И почему опять стал невозмутим, вернее, ко всему безразличен?

За дверью вновь заскреблись, и г-жа Ле Клоаген громко объявила:

— Войдите, Жизель… Позвольте представить вам мою дочь. Она особенно остро переживает состояние отца. Вы должны меня понять. Когда она принимает подруг…

Почему Жизель тоже так плохо одета и у нее такой ледяной вид? Капельку мягкости, и она была бы просто мила. Но рукопожатие у нее мужское, ни улыбки, ни намека на любезность. Во взгляде, которым она удостоила старика, одна беспощадная враждебность.

Именно она бросила ему тоном, каким говорят с лакеем: