Подонок - [3]

Когда через неделю меня пригласили в отдел милиции, декан с ректором были уже там. Меня спросили, кого надо выгнать: весь педагогический состав или только меня. Я ответил, что «состав». Но почему-то поступили наоборот, и мне пришлось летом сдавать экзамены в другой вуз. Тетрадку в милиции потеряли, а жаль!

Я понял, что надо изучать психологию.

Решил не смотреть по сторонам и не слушать, как сдают сессии однокурсники. Я быстро понял, почему преподаватели требуют покупать написанные ими учебники, предлагают репетиторство отстающим, а на практику посылают в фирмы своих друзей и родственников, о чем не замедлил сообщить на общем профсоюзном собрании, защищая права студентов. Но, видимо, для этого им потребовалось в первую очередь избавиться от меня, и ближайшую сессию я не сдал.

Моя мать мечтала, чтобы я окончил университет и получил образование — извини!

Ее лицо, как сейчас, стоит передо мной: круглое, словно солнышко, с маленьким острым носиком и впалыми щеками.

«Солнышком» ее называли наши соседки старухи, улыбаясь на общей кухне и недовольно ворча в своей комнате, мечтая об отдельной квартире. Лицо матери всегда казалось мне немного вогнутым, нависающим надо мной, как немой вопрос. А я глядел на нее снизу вверх и не знал, что ответить.

Уже давно ей никто ничего не ответит кроме меня, и я все гадаю, перебираю в памяти то, что когда-то случалось со мной. Ищу ответ, хотя ее вопрос мог относиться совершенно не ко мне.

Теперь она слушает только меня, потому что кроме «подонка» никто не приходит к ее могиле, которая скоро сравняется с землей. Мне кажется, что так будет лучше.

Человек вообще не должен оставлять после себя какие-то неровности и шероховатости, торчащие разрисованные каменные глыбы или воткнутые кресты. Откуда пришел — туда и вернись. Уйди из жизни, растворись в природе, словно тебя и не было здесь. Не нарушай ее гармонию.

Когда я умру, то попрошу, чтобы меня сожгли. А пепел просто подбросили вверх, чтобы его подхватил порыв ветра и разнес по лугам, полям и озерам. Чтобы он растворился во всем. В воздухе, воде и земле. И может быть, кто-то вдохнет его, и я обрету новую жизнь, о которой гундосят продажные попы на протяжении столетий, призывая народ к смирению.

Тогда я точно смогу рассказать, есть ли жизнь после смерти. Но не уверен, что мне это будет нужно, а живым тем более.

Отец тоже не приходит на кладбище. Скорее всего, он и не знает, что мать умерла. Он и про меня-то ничего толком не знает теперь. Бросил семью, когда мне было лет десять. А сейчас мне тридцать пять. Значит ровно двадцать пять лет назад. А может, и не бросил. Откуда мне знать, что творилось в его голове и душе. Возможно, он искал спасения и обрел его в другом месте, где нет меня.

От него в моей комнате коммунальной квартиры остался только желтый двухколесный велосипед. Раньше у него было третье колесо. Но со временем оно стало мешать разгоняться, и мы его сняли. Отец научил меня держать равновесие. Пожалуй, это единственное, чему он меня научил. Но это не так уж мало.

Держать в жизни равновесие можно, только если ты двигаешься вперед. Это я понял из его уроков. Остановишься, и ничто не спасет тебя от падения. Но ведь и равновесие может быть разное. Клоун стоит на руках вверх тормашками, и весь мир кажется ему перевернутым. Наверно, есть клоуны, которым так стоять удобней.

Клоунов я не люблю…. Не тех, кто с картошкой на носу и шариками в руке развлекают детей в летних парках и скверах, появляются на аренах цирков.

Я о клоунах, одетых от Кардена и кутюр, которые заседая в кожаных креслах, делают вид, что налаживают жизнь. Чью?

Когда они успели завоевать такую популярность в нашей стране?

В средневековье ради смеха шутов выращивали в кривых горшках и, становясь взрослыми, своим уродством они смешили окружающих. Жизненная трагедия дарила им зоркость взгляда и остроту речи. К ним прислушивались.

Теперь калечат души, выращивая в извилистом сосуде безнравственности. Это становится заразным. Приобретая душевное уродство, они становятся компрачикосами — делая подобное из своих невинных детей.

Нам объясняют, что все это в порядке вещей, что цивилизация идет вперед, принося новые формы общения.

Взрослые часто так говорят!

Помните ту игру, когда дети под музыку ходят вокруг нескольких стульев и, как только музыка заканчивается, садятся на них. Тот, кому не хватило места, уходит со сцены.

Нам говорили, что выбывая, он проигрывает! Теперь я понимаю, что это не так — поскольку уходит он со стулом, дабы предоставить оставшимся продолжить соревнование. Значит, за победу борются не все, а только те двое, кто остаются последними бегать под музыку вокруг единственно оставшегося не занятого места. И лишь один из ребят должен уйти с пустыми руками!

От ощущения нечистоплотности становится грустно, и я периодически сижу на своем железном велике посреди комнаты. Маленькое неудобное седло до сих пор держит мою задницу в напряжении. Оно меня понимает и пытается залезть куда-то внутрь, словно тоже спасается от окружающей мерзости.

Педалей у велосипеда давно нет. Уже после ухода отца я скрутил их и выбросил на помойку, чтобы не смеялись друзья.