Подлинные анекдоты из жизни Петра Великого слышанные от знатных особ в Москве и Санкт-Петербурге - [94]
Достопамятное сие происшествие слышал в Риге, в 1765 году, бывший по торговле товарищ мой, купец Иван Волков, от самого сего гражданина, который будучи в глубокой старости и ратсгером[185] сей же ратуши, рассказывал сие будучи с ним вместе в компании, проливая слезы.
Кто не заключит из последних слов Великого Государя, сказанных в ратуше, что в возвращении гака того и в производстве дела о нем не другое было намерение его величества, как только то, чтобы собственным своим примером утвердить силу и важность законов, особливо же в отношении к новым его подданным?
47. Сравнение дел Царя Алексея Михайловича с делами великого его сына, и заключение о сем монаршее
Неутомимый в делах Государь более всего бережлив был на время; он жалел проводить без пользы и один час оного; не терпел ни когда, даже и во время стола, праздных, или ничего важного не заключающих в себе разговоров; но обыкновенно рассуждал о полезных и наставительных материях. И для того-то не позволял, чтоб были при столах его служители, которые, подав блюда с кушаньем, должны были тот же час выходить. О сих последних он говаривал, что они смотрят только каждому в рот, и часто толкуя слова превратно, рассеивают оные столь же превратно и в народе.
В 1714 году, монарх, со многими знатными господами быв на одном пиру, завел речь о делах царя-родителя своего, бывших в Польше, и о великих препятствиях, чиненных ему от патриарха Никона. Всякий из присутствовавших за столом делал о том свои рассуждения. Между которыми граф Мусин-Пушкин, стал выхвалять дела его величества, и напротив принижать дела царя родителя его, и говоря между прочим, что ежели какия при нем и были важные дела, то оные отнести должно больше Морозову и другим искусным его министрам, а не ему. Великий государь едва мог дослушать оное, не скрывая гнева своего; выслушав же дал ему почувствовать свое неудовольствие сими словами: «Ты хулою дел отца моего, а лицемерною мне похвалою, более меня бранишь, нежели я стерпеть могу»; и встав из-за стола, подошел к князю Якову Федоровичу Долгорукову, сидевшему еще за столом, и став за его стулом, сказал; «Дядя! я знаю, что ты больше всех бранишь меня, и так тяжко спорами своими досаждаешь, что я часто едва могу стерпеть но как рассужу, то я увижу, что ты меня и государство верно любишь и правду говоришь; для того я тебя внутренне и благодарю; ныне же тебя спрошу и верю, что о делах отца моего и моих не лицемерную правду скажешь.
Князь на сие сказал Государю: «Изволь сесть; а я подумаю». И когда Монарх подле него сел; и все присутствовавшие обратили на него внимание, желая слышать суд его: тогда сей Катон Российский, подумав не много, и по привычке поглаживая большие свои усы, начал так:
«Государь, сей вопрос нельзя кратко изъяснить для того, что дела разные: в ином отец твой, а в ином ты больше хвалы и благодарения нашего достоин. Главные дела. государей, по коим они отличаются, три. Первое: внутренняя расправа, и главное дело ваше есть правосудие; в сем отец твой больше сделал, нежели ты: он сделал нам уложение, по коему и ныне мы судимся; но когда и ты о сем прилежашь будешь, то может быть и превзойдешь его, и пора уже тебе о том и думать. Второе: военные дела; отец твой много чрез оные хвалы удостоился, и пользу великую государству принес, и тебе устроением нескольких регулярных войск путь показал; но по нем несмысленные почти все его учреждения разорили, что ты почитай все вновь сделал и в лучшее состояние привел: однако ж я, много думая о том, еще не знаю, кого более хвалить, но конец войны твоей прямо нам это покажет. Третье: в устроении флота, в союзах и поступках с иностранными, ты весьма большую пользу государству, и себе честь приобрел, нежели отец твой, и сие все сам, надеюсь, за правду примешь. Что ж разсуждают, якобы Государи каковых Министров умных или глупых имеют таковы их и дела; но я противно разумею: мудрый государь умеет мудрых и советников избирать и верность их наблюдать; итак у мудрого государя не могут быть глупые Министры: понеже он о достоинстве каждого рассудит, и правые советы от неправых и вредных различишь может.
Великий Государь с великим вниманием все сие выслушав, расцеловал его и сказал Хрисгповы слова: «Благий рабе и верный, в мале был ми еси верен, над многими тебя поставлю».[186]
Передавший нам сие[187] заключает, что все слышанное и виденное ими Меншикову и другим весьма было прискорбно; и все меры прилагали озлобить на него государя, но не успели ничего.
Сей великий муж, к которому лесть и клевета никогда приступны не были, не редко распаленный гнев государев правотою своею укрощал, и мудрыми противоречиями своими склонял его отменять даже и данные уже им указы свои, кои не были довольно обдуманы, или были тягостны народу, как то мы увидим из следующих анекдотов.
48. Князь Яков Феодорович Долгоруков оспаривает подписанное Государем определение; и государь за оное благодарит его
По новости С. Петербург, и по неопытности торгующих хлебом, мало его было производимо в оной; а из завоеванных у ІІІвеции провинций, яко долговременною войною разоренных, равно, как из ближних губерний, не могли оного доставлять в довольном количестве; и потому надлежало к доставлению его вызывать подрядчиков и привозить оный с низу; от чего происходила иногда опасность в претерпении в нем недостатка. В одно время по рапортам оказалось, что в магазинах оставалось для пропитания войска хлеба только на один месяц; буде же бы скупить оной у торгующих, то по небольшому оставшемуся у них количеству, необходимо потерпели бы город жители; а идущий с низу водою подрядной хлеб не мог, по расчислению времени, придти прежде двух, или и трех месяцев.
Воспоминания о жизни и служении Якова Крекера (1872–1948), одного из основателей и директора Миссионерского союза «Свет на Востоке».
«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Имя полковника Романа Романовича фон Раупаха (1870–1943), совершенно неизвестно широким кругам российских читателей и мало что скажет большинству историков-специалистов. Тем не менее, этому человеку, сыгравшему ключевую роль в организации побега генерала Лавра Корнилова из Быховской тюрьмы в ноябре 1917 г., Россия обязана возникновением Белого движения и всем последующим событиям своей непростой истории. Книга содержит во многом необычный и самостоятельный взгляд автора на Россию, а также анализ причин, которые привели ее к революционным изменениям в начале XX столетия. «Лик умирающего» — не просто мемуары о жизни и деятельности отдельного человека, это попытка проанализировать свою судьбу в контексте пережитых событий, понять их истоки, вскрыть первопричины тех социальных болезней, которые зрели в организме русского общества и привели к 1917 году, с последовавшими за ним общественно-политическими явлениями, изменившими почти до неузнаваемости складывавшийся веками образ Российского государства, психологию и менталитет его населения.
Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.
Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.
Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.