Подлинные анекдоты из жизни Петра Великого слышанные от знатных особ в Москве и Санкт-Петербурге - [76]

14. О табаке

По невежеству тогдашнего времени верили всяким бредням; явилась книга, сказывают, с греческаго на славянский язык переведенная, в которой табак назван проклятым и богомерзким, а употребление его грехом смертным; вследствие сего учинено было от Патриарха запрещение употреблять табак, что и указом царя Михаила Феодоровича в 1634 году подтверждено, с предписанием строгого наказания преступникам оного; а по четырнадцати летах указ сей внесен без отмены и в Уложение. Петр Великий, стараясь истребить из мнения народа своего древние суеверия и предрассудки, вместо них не вводил ничего бесполезного, и позволив англичанам ввозить табак в Россию, к употреблению его подданных своих не понуждал; законов отца своего не нарушал и не порицал, но силе его от действия ослабеть безмолвным образом попустить благоволил. Табак нечувствительно стал входить в употребление. Видя это, Патриарх и клир церковный упомянутое проклятие табаку и употребляющим оный возобновили; однако ж привычка некоторых к табаку тем не унялась. Когда же монарх, по выезде своем из чужих краев отдал продажу оного в Москве одному купцу на откуп, за 15 000 рублей в год: то Патриарх сего откупщика со всем его домом отлучил от церкви. Как же в сем случае поступил великий государь? Не употребляя власти своей, и не отменяя закона отца своего, сумел он уговорить Патриарха к перемене его мыслей, представив ему, что употребление табаку попущено в России для иностранцов, приезжающих и живущих в ней, и ничего запретить им не можно; а привычка у них к оному так велика, что, если запретить употребление его, то значит оное будет запретить въезд их в Россию, и проч. И так Патриарх снял святительскую клятву свою с помянутого дома невинного откупщика.

О сем самые иностранцы писали, и в Лейпцигских Деяниях ученых сие видеть можно.

15. Происшествие об украденном кувке, во время пребывания его величества у иностраннаго купца

Известно из Истории Петра Великого, что его величество крайне обласкивал приезжавших в Россию купцов иностранных; не редко посещал их в Немецкой слободе, приезжая к ним на пиршества и ужины. Особливо любил он Голландцев: Бранта, Лювса, Гутфеля и Гоппа. Желая вложить склонность к ним и к их обхождениям, в невесток и сестер своих, привозил иногда и их на таковые вечеринки.

В одно время Монарх пригласил с собою старшую невестку свою, царицу Марфу Матвеевну к Гоппу в собрание. Его величество имел привычку пить из одного кубка, или стакана; и иностранцы зная сие, поставили пред ним обыкновенно один, из коего он в каждой приезд свой пивал. У Гоппа был для его величества. К сему был назначен один серебряный кубок с крышкою, весьма искусной работы.

После ужина продолжались разные забавы, как то: музыка, танцы, и проч. Монарх, захотев пить, попросил меду; но видя, что ему не подают оного, сказал хозяину: если весь мед изошел у тебя, так вели подать полпива[155]. Тот ответствовал, что мед есть, но кубка того, из коего ваше величество жалуете пить, не могут отыскать, и сказывают-де, что во время уборки со стола пропал он. «Поэтому, – сказал Государь, – его украли, и вору должно быть в доме. Я, – примолвил Монарх, – его найду», и тотчас приказав запереть ворота дома, и никого не выпускать из него, и а также из покоев на двор; вышел сам, велел всем людям бывшим на дворе предстать пред собой, спрашивал у каждого не выходил ли кто из покоев на двор после стола? Один из них сказал, что видел выходящего к царицыной карете пажа ея величества. Паж сей был Юрлов. Монарх пошел к сей карете, осмотрел все в ней, и нашел тот кубок.

Все сие происходило без шуму, и Царица ничего того и не приметила, меньше же еще, чтобы кто-то из её людей мог сделать что-либо непристойное. Сим всё дело и кончилось; и Монарх казался по-прежнему спокоен; но при разъезде распростившись с хозяином и гостями, подойдя к невестке своей, потихоньку сказал ей: завтра поутру в восемь часов пришлите ко мне пажа вашего Юрлова, которому нечто надобно приказать.

Царица, по прибытии в комнаты свои, призвала к себе сего пажа, спрашивала у него, не сделал ли он в доме Гопповом чего непристойного; ибо Государь велел тебя завтра прислать к себе, чего никогда прежде не бывало. Тот, упав к ногам её признался в краже кубка, и что сам Государь нашел оный в карете её, где он его спрятал. «Что ты сделал проклятый? – сказала Царица, – Ведь Государь засечёт тебя, или навечно запишет в матросы, или по крайней мере, в солдаты». Слезы, страх и раскаяние сего пажа привели в такую жалость добросердечную Царицу, что она, дав ему. несколько червонных, велела спасаться, как он знает. Виноватый тою же ночью выбрался из Москвы, и ушел, как было после узнано, в Вологду.

Монарх поутру не видя в назначенной от него час Юрлова, послал за ним к царице; но сия ответствовала, что не могла его сыскать. Его величество, увидясь с нею, открыл ей, что сей молодой человек сделал ей и всему двору нашему позор, украв у Гоппа кубок, и должно его за столь постыдное воровство наказать; а без того может остаться он навсегда бездельником и негодным ни к какой должности. Невестка сия призналась также, что сие уже она ведает от него самого, но что слезы и раскаяние его убедили ее отпустить его, и что она не знает, куда он ушел. Монарх сделав ей довольно чувствительной за сие выговор, сказал, что жалость её погубила его, а можно бы сего молодого и проворного детину еще исправить и употребить со временем в какое-либо полезное служение.