Подлетыши - [4]

— Это надо же, — столяр вроде бы не на шутку возмущался в кабинете Дегтярева. Даже впалые щеки покрывались красными пятнами. — Разгильдяи хулиганили в парке Героев, опозорили училище и весь его личный состав. — Говорил, будто читал передовицу газеты. Но Дегтярев слышал в его словах скрытую иронию, что-то комичное, даже теплое. — В этой компании ведь не зря оказался Порошкин, «племяш» мастера Ергина… Ергин виноват…

Илью так и подмывало воскликнуть: «Да бросьте вы хитрить, Демьян Васильевич! Вы же души не чаете в своем соседе…»

— Еще видел я собственными глазами: у калитки Ергина какие-то ребятишки пилили и кололи дрова. А Ергин постаивал себе, плел им небылицы. Ребятня раскрыла рты, закатывалась смехом и между тем распиливала бревешко за бревешком. Таким образом, Ергин за чужую работу отделывался шутками-прибаутками. Разве допустим наемный труд за такое смехотворное «спасибо»?! — Коновалов устремил круглые светлые глаза на Дегтярева. — И в личной семье ведет он образ жизни подозрительный. Как сматывается на рыбалку или за грибами, так и законопатит в избе, а то и во времянке свою жену тоже любительницу природы… Товарищ замполит, прошу принять срочные меры насчет пагубного поведения мастера Ергина. Дальше такое терпеть нидокуда нельзя.

— Так что же это? — ворошил густой ежик Дегтярев. — Я никак не пойму: уж не розыгрыш ли?..

— Прямое контрнападение — вот что! — Коновалов вскочил со стула. — Вы у нас человек новый, поди, не знаете, что изо дня в день намеками да кивками Ергин измывается над моим внешним видом. Он не может мимо пройти, чтоб, как стамеской, не поддеть да не подковырнуть меня. Прямо из избы не выглядывай, на работу не заявляйся. Ладно хоть пересмешник Петька Гомозов не Ергина — мой лучший друг, а то бы и от Петьки мне доставалось ого как! Тогда бы глаза завязывай да беги из училища… Примите, товарищ замполит, мое донесение во внимание и срочно накажите Ергина своей строгой властью.

Коновалов повернулся на одном месте и, прямой, недоступный, вышел из комнаты с кепкой в руке.

Дегтярев дождался, когда закончит Ергин заниматься в мастерской с ребятами, и заглянул к нему просить взять к себе Морокова с Порошкиным.

Ребята убрали верстаки и выбежали в коридор. Двое дежурных мыли полы. Ергин ремонтировал сверлильный станок. На голове его — неизменная кожаная восьмиклинка, жиденькими завитками прилипли к потному лбу волосы. Ергин снимал крыльчатку с электромотора и краем уха слушал говоруна в коридоре.

— Вот шельмец этот Петька Гомозов! — осуждая и удивляясь, сказал Дегтяреву. — Наловчился пересмеивать меня. Ну и ловко! — чему-то улыбнулся, кашлянул.

Петя Гомозов, закадычный друг столяра Коновалова, ергинским хрипловатым голосом выводил за дверью:

— …На войне, ребята, я шпионом был… Зафитилили меня из Москвы на ракете ажно в само фашистско логово… — Петя усиленно нажимал на букву «я», хотя Ергин излишне якал только в одном слове — «плямяш». — Кинули, значит, мяня в Бярлин. А в те годы знал я двадцать мировых языков: удэгейский, гиляцкий, нанайский, гольдский… Потому с первых ден хрипы приняли меня за своего брата. Привязли, значит, в ставку Гитляра. Гитляр, который с челкой, устроил в мою честь банкет на сто пярсон. Дернули мы ихняго шпансу. Тут и захныкал Гитляр: «Ну, Ерзар, по всяму хронту вижу: не дотянуть мне до сядой старости. Жалко, боязно подыхать, да што поделаешь, ведь русские спуску не дадут за все мои мировые пакости, укокошат. Как отравлюсь крыситом, так, значит, оставлю тебе круглу пячать от рейха, а заодно и Еву — владей!»

Ергин продолжал копаться в моторе.

— Ну и ну… — хмыкал. — Ну и хохмач!..

Дегтярев подошел к двери посмотреть, каков из себя этот пересмешник Гомозов.

Петя оказался худеньким, рыжеволосым, в конопушках. Ребята вокруг него смеялись, он же хоть бы глазом моргнул. Дождется тишины и продолжает тоном простоватого мужичка, много натерпевшегося от лихой судьбы.

В мастерскую вошел с разноской столяр Коновалов, за ним следовал конопатый, ушастый Гомозов.

— Ну, как там, Демьян Васильевич? — Ергин обратился к столяру. — Как погода в небе? Не пора ли нам с тобой укрывать сеном яблони, не замерзнут?..

— Вот и полюбуйтесь, товарищ замполит! — вроде бы ни с чего взвился Коновалов. — Я пришел сюда работать — ему же стол клеить. Ергина не трогаю, он же, сами видите, убеждаетесь в моем донесении, первым нападает — на мою длинноту намекает. Вот и попробуй теперь, разнервированный, выбиться в отличники производства. — И тут Коновалов говорил как по-писаному, то ли для потехи, то ли что-то скрывал в себе…

Впрочем, вся эта перепалка между мастером и столяром Дегтяреву казалась сейчас слишком неуместной. Ребят выгоняют из училища, а они… У Порошкина матери нет, у Морокова — отец не родной. В школу их навряд ли возьмут, на работу хлипки, только и останется мальчишкам баклуши в подворотнях бить. Так думал Дегтярев, нетерпеливо ожидая, когда Коновалов удалится и можно будет поговорить с Ергиным.

Но Коновалов не спешил уходить. Пришлось разговор вести при нем. Дегтярев начал издалека:

— Вы за что, Елизар Мокеич: чтоб одним сучкорубом больше стало в леспромхозе или одним электриком на стройке?..