Подгоряне - [14]

Мош Ион не сердится — смеется, обращаясь вновь ко мне:

— Вот так-то, племяш. Даже Иосубу я в тягость, тесно ему рядом со мной под солнцем, и ему мешает моя хатенка, всем хочется прогнать меня отсюда."

Бабу мою давно уговорили, теперь за меня взялись всем селом… Ты же знаешь тетеньку Веруню… Ее хлебом не корми — дай только перебраться на новое место. В Уссурийскую тайгу аж таскала меня, дурака, проклятая баба… А там не то что вода в избе, но и галушки в чугуне замерзают… Ну да леший с ней, с моей бабой… А с Иосубом у нас свой счет, другая причина-катавасия…

Выследив, когда меня не было дома, он пробрался в мою избу, хотел было порушить печку. Без печки, мол, он… я то есть… долго тут не проживет… волей-неволей переберется в новый дом… Проучил его мой кот. Думаю, больше не придет… — говоря это, мош Ион корчился от смеха, вытирал старые ослезившиеся глаза тыльной стороной ладони. Другою рукой крепко держался за калитку, будто боялся, что упадет от своего же смеха. Радовался, как дитя малое, вспоминая, как был наказан Иосуб за свою проделку…

Вырлан пробрался в избу мош Иона в то время, когда хозяин возился в саду у кустов: мастерил там сушилку для чернослива. Иосуб не успел еще и приступить к делу, как принужден был выскочить во двор с истошным воплем, а потом принялся метаться туда-сюда с котом, намертво вонзившимся в Иосубову шею.

— Старуха меня покинула, а кот-то не покидал меня, остался со мной…

Хочешь, племяш, покажу, какой он у меня породы… Редкостный кот… Погоди минутку, я позову его…

На зов старика кот сейчас же объявился на пороге избы. Мяукая, спустился по ступенькам на землю. Ступал важно, не спеша, точно аристократ.

Преогромный котище. Завидя меня, он выгнул спину, взъерошил шерсть по-собачьи, уставясь в меня огромными, как у совы, и такими же, как у нее, круглыми глазами. Судя по виду, он готов был вцепиться и в меня, но старик упредил его намерения, нагнулся, погладил по спине. Похвастался при этом:

— Его прародителей я привез еще из Сибири. Их так и называют: сибирские. Такой охраняет дом не хуже пса. Войдет в избу чужой, кот тут же ему на шею… Когда я дома, ни на кого не набрасывается, сидит себе на печке зажмурившись… мурлычет ласково. — Лентяй порядочный, но дом сторожит…

Проучил вот как следует Иосуба… С большим трудом вызволил я его из когтей этого зверюшки… — Мош Ион опять нежно погладил своего кота. — Умнейший кот!.. Мышей, правда, не ловит — ленив, а вот таких, как Вырлан, в избу не пустит…

Никто не знает, сколько времени еще продержится мош Ион Нани на отшибе, на своем островке. Старуха хоть и покинула мужа, но еду ему все-таки носит.

Ему и коту. И костерит обоих на чем свет стоит. Чего они еще торчат тут?

Зачем не перебираются в новый дом? Может, им не хочется расстаться со школьным звонком, который тарабанит с утра до полудня?

Сумрачно и печально на подворье мош Иона Нани. Стены облезают, дряхлеют не по дням, а по часам. Курятник опустел: ни кудахтанья, ни кочетиного крика на заре. Разваливается крыша над погребом. Забор скособочился." Что же тебя держит тут, упрямый старикашка?

— Это же дом моего отца, племяш. Куда только не таскала меня моя Веруня, в каких только краях не побывал, а все равно сюда возвращался.

Отсюда уходил и на первую германскую войну… Как же я оставлю это место?..

Увидал тебя — подумал грешным делом: а вдруг ты директором прислан в нашу школу. Он, думаю, свой парень, не прогонит меня с насиженного гнезда, поймет по-человечески… У других потеснили чуток заборы, отрезали кусочек огорода, а дома все-таки оставили… А меня хотят смахнуть отсюда со всем домом и двором как есть… Разве в мои-то годы я смогу привыкнуть к новому месту?!

Ведь Иосуб не сам надумал порушить мою печь — другие его надоумили. Выживем, мол, этого старого черта не мытьем, так катаньем!., — Время такое сейчас, мош Ион, — пробую успокоить деда.

— Может, оно и так, но ведь я живой человек!..

Мимо во второй раз проходит одна и та же женщина. Она появляется из калитки мош Саши Кинезу и скрывается за школой. Через некоторое время возвращается с корзиной из ивовых прутьев.

— Никак, вижу, не наговоритесь? — бросает мимоходом.

— Болтаем, племянница, — отвечает мош Ион. — Давно не виделись.

Женщина скрывается за забором двора-крепости Саши Кинезу, а мош Ион в удивлении качает головой:

— Ишь ты… Женятся, наконец, и Сашины парни. Эта вот — супружница Алексея, он учит детей столярному делу в школе. Сейчас он где-то там мастерит кроличьи клетки. Ребятишки разводят разных зверушек. У них уже завелись лисица, барсук, дикая козочка, хромой аист. Алексей делает для них жилье. Молодуха носит ему еду — это она от него сейчас… В холодную пору носит еще ему и шарф, и кожушок, душегрейку, шерстяные носки, чтобы, значит, муженек не простудился. Так-то… М-да-а-а… Женщины, как клушки.

Умеют куд-кудахтать." Чтобы слышали соседи, как она следит за своим мужем, как заботится о нем. Взял ее Алексей из другого села. Вот она и куд-кудахчет на всю Кукоару. Глядите, мол, люди добрые, не зря он привез меня сюда, тут, может, таких заботливых и не найти. А ежели хорошенько подумать, за каким лешим ей нужно шастать в школу? Что, Алексей сам, что ли, не мог заскочить домой и поесть али прихватить ту же душегрейку? — Но тогда бы не узнали в Кукоаре, какое сокровище подцепил он в чужом селе…