Подгоряне - [12]

Наказывал, однако, лишь тогда, когда у него были, помимо школьных, еще какие-нибудь неприятности. Вынесет, скажем, в овчарню вместо чучела (в сумерках не разглядит) свою новую меховую шубу для отпугивания воров, чтобы, значит, не крали ягнят, а те проберутся в закуток овечий и заодно с ягненком уволокут и шубу. Весь месяц после такого происшествия нужно было вести себя в классе в высшей степени дисциплинированно, чтобы не навлечь на себя директорского гнева: он ведь только того и ждал, чтобы сорвать зло на ком-нибудь из нас! В такие дни он мог забыть и про свою тяжеленную руку: не ровен час опустит на твою несчастную голову! Будешь целую неделю ходить со звоном в ушах, как от церковного колокола. Одного из нас директор даже исключил из школы, хотя мальчишка намеревался было сделать благое дело для него, директора. Увидев во дворе, что жеребенок угодил в яму с глиной, ученик заорал во всю мочь: "Господин веректор!.. Господин веректор!.." На свою беду, мальчонка шепелявил, и у него вместо "директор" получалось "веректор", то есть вырывалось слово, которое уже давно было прозвищем нашего директора. Веректором у нас называют дырявое полотняное рядно, и поскольку школьный начальник содержал и свое поле, и свой огород чрезвычайно неряшливо, то и заполучил обидную кличку. Услышав ее из уст ученика, он, понятно, пришел в крайнюю ярость, бежал за несчастным мальчонкой и кричал на всю Кукоару: "Я тебе покажу веректора, негодяй!.. Ежели родители научают тебя дразнить директора школы, приклеивать ему разные скверные прозвища, то пускай отправляют своего сынка пасти свиней. Как раз там твое место!"

У меня сложились добрые отношения с директором. Этим только и можно объяснить, что в числе трех лишь учеников, дотянувших до седьмого класса, был и я. Но и из этих трех добрых молодцев директор выделял не кого-нибудь, а именно меня. В ярмарочные дни, отправляясь по своим коммерческим делам, он оставлял меня исполнять свои обязанности либо подменять заболевшего преподавателя.

Понимал я директорские обязанности по-своему: брал в руки хлыст и обходил поочередно все классы — тишина водворялась такая, что действительно было слышно, как муха пролетит. Вел себя тише воды и ниже травы даже Илие Унгуряну, предводитель всех школьных озорников. Будучи отпетым парнем, Унгуряну все-таки был любимцем директора. Не переводился Илие из класса в класс не по причине своей природной тупости. Рано лишившись отца, он быстро отбился от материных рук и, воспользовавшись тем, что набожная родительница почти постоянно пропадала в церкви, Илие завязал все свои учебники в ее платок да так-то и держал их там все эти три года. Усердие Унгуряну полною мерою выявилось в другом — следил за чистотою в классах, прямо-таки терроризировал учеников, житья им не давал. Заслонив своею громадной фигурой входную дверь, заставлял каждого школьника показывать даже подметки ботинок или постолов: все должно быть вычищено до блеска, для этого грозный блюститель порядка готов был заставить неряху вылизать обувку языком.

Попробуй перечить ему, когда этот богатырь способен свернуть тебя в бараний рог, когда он к тому-же наделен директором почти неограниченной властью над ребятами. Такую власть Илие Унгуряну заслужил тем, что, налившись страшенной физической мощью, он пахал и засевал директорское поле, привозил кукурузные стебли, выгребал из конюшен навоз, — чистил скребницей директорских кляч, в то время как другие ученики боялись и близко подойти к конюшне.

В отсутствие директора я старался как-то наказать Илие Унгуряну за его жестокость к нам, в особенности же — за его подхалимаж. Это я потребовал, чтобы Илие развязал наконец узелок с книгами и ткнулся в них носом, чтобы извлечь хоть капельку каких-то знаний. При этом я не мог забыть, как по милости Илиё Унгуряну лишился поясного ремешка вместе с прицепленным к нему любимым ножичком. Это случилось тогда, когда директор послал нас в поле за люцерной для своих полудохлых лошадей. Носили траву охапками. Чтобы захватить побольше и чтобы было полегче, поудобнее, я увязывал свои охапки ремешком — кстати сказать, первым в моей жизни. По возвращении на школьный, то есть на директорский, двор Унгуряну схватил мою вязанку и бросил в лошадиные ясли вместе с ремешком и драгоценным моим ножичком, тут же завалив все это другими охапками и вязанками. Как ни копался я потом в яслях, отыскать свое добро уже не смог. Полдня проплакал дома. Илие нагло ухмылялся, уверяя, что это кони слопали мой ремень, а ножичек затерялся в навозе.

4

Теперь я осматривал новую школу, красивую, трехэтажную, с просторным школьным двором. Двор этот поглотил и поповский, и директорский дворы, старые их дома были разобраны, а заодно с ними и несколько крестьянских вместе с хозяйственными пристройками: хлевами, конюшнями, загонами для овец и коров, курятниками, винными и иными погребами; все высвободившееся пространство захватила школьная усадьба с примыкавшими к ней стадионом и другими спортивными сооружениями — беговыми дорожками, волейбольными и баскетбольными площадками, теннисным кортом. Исчезло бесследно и подворье псаломщика с его домом и многочисленными сараями, хлевами и амбарами.