Когда духи моста поднялись обрести свои места в мироздании, Жан-Пьер Батист как раз гладил кошачью личность, которая прежде была его пациенткой и другом Элен. Та обмякла у него на коленях, и он увидел, как красное свечение ее души поднимается у нее из груди и скрывается в потолке. Батист понял, что ему трудновато будет сломать привычку быть добрым к Элен, по-этому придется утешаться тем, чтоб быть деятельно – добрым к другим пациентам, – как и большинству людей его призвания.
И отнюдь не случайно, что на другой половине мира, в Париже, на каменном мосту через реку Сену, которому исполнилось четыреста лет, но он тем не менее до сих пор назывался Новым, ремесленник по имени Жак ремонтировал физиономию, вырезанную из мрамора, – из тех, что украшали валик моста, – когда на парапете над ним возникло сидящее привидение. На привидении была твидовая юбка ниже колена и крахмальная белая блузка школьницы из середины двадцатого века, которая по обмену приехала на семестр в Париж. Волосы она носила по плечи и подвитые на концах, в стиле Кэтрин Хепбёрн в фильме “Воспитание крошки”[82]: Кейт была для нее идолом.
– Bonjour, monsieur, – сказала она Жаку. – Je suis Helen. – И далее изложила по-французски, но с сильным американским акцентом, что от него далее потребуется далее. И различные призраки, один другого обаятельнее, явились людям на мостах по всему свету, и так установился новый оборот Колеса Жизни и Смерти: каждая душа в своем странствии меж телами останавливалась теперь в месте между местами, а затем двигалась дальше – в ту часть мироздания, какой ей и положено стать.
