Подарок для Дороти - [26]

— Да уж, — продолжает он. — Чертовски красивая девчонка.

Мне требуется какое-то время, чтобы уразуметь, о чем это он. Рассказывая, он всегда перескакивает с пятого на десятое, полагая, что за ходом его мыслей вполне можно уследить и без уточнений.

— Его жена?

— Ага.

— Ну вот, сам видишь — ты ее любил.

— Да брось! Она была что надо, вот и все.

Угол его воротника задирается, он пытается его распрямить, но без успеха, так что бросает эту затею. Но, чтобы выйти из ситуации с элегантностью, еще некоторое время пощелкивает по нему пальцем.

— Тело сказочное. Чертовски хорошо сложена.

— Да ну?

— Слушай, у меня с ней была интрижка, вот и все.

— Как ее звали?

— Зовут! Кэрол ее зовут. Кэрол Хенли. Вообще-то, сейчас Кэрол Уилки.

— Кэрол? Хочешь сказать, что ты все это время говорил о Кэрол?

— Ну да, — говорит он скромно.

— Нет, погоди-ка. Это ведь жена Барни? Тогда как вышло, что…

— …что я ее трахал? Ну, — говорит он, — это просто. У меня с ней была интрижка, как я тебе сказал. Трахал ее, вот и все. — Он ерзает на сиденье, чтобы сесть повыше, и нависает надо мной. — Это было три года назад, как раз перед тем, как я уехал в Нью-Йорк.

— А Барни? Как он к этому отнесся?

Я стараюсь не выглядеть смущенным.

— Ничего не сказал, — отвечает Вилли. — Может, он и не знал. Он тогда был в ночную смену, на мукомольне.

Вилли откидывается на спинку, снова поднимает воротник и смотрит на меня поверх воротника. Столбик пепла на его сигарете все удлиняется и, наконец, падает ему на бедро. Он пытается смахнуть пепел рукой, но только размазывает его по джинсам.

— Я уже рассказывал, как это случилось в первый раз?

— Нет.

Вилли оставляет пепельное пятно в покое.

— Надо сказать, вышло это довольно странно. Когда я вернулся, они были уже два месяца как женаты. И вот как-то вечером я ее поцеловал. Она и сомлела. Разозлилась на меня, правда, будто я ей по ногам прошелся, и оплеуху мне влепила. Но видно было, что ей это понравилось.

— Так у них что-то не ладилось с этим типом, с Барни?

— Да нет, не то чтобы… Но знаешь, он хоть и здоровенный, да неотесанный. Из тех, кто рассматривает платок, после того как туда высморкается. Такие штуки выводили ее из себя. Она ведь баба все-таки. Нет, ты ни в чем не можешь ее упрекнуть. И очень простодушная: мне ее долго пришлось уламывать.

Вилли ненадолго задумывается, потом оборачивается ко мне, глядя со смесью удивления и возмущения, будто я выскочил из переулка и пытаюсь всучить ему порнуху.

— Да к тому же, чтобы ей захотелось со мной переспать, ей незачем было ненавидетьсвоего парня. Я ведь горячий… — Он расцветает своей пухлой улыбкой и корчит кровожадную гримасу, адресованную к ветровому стеклу: Мужественный и привлекательный… — Изображая боксера, дает мне кулаком по ребрам. — Нас не победить! — восклицает он и снова хмурится шутки ради, не переставая наблюдать за собой в зеркальце заднего вида.

— Ладно, а дальше-то что? Продолжай.

— Может, он ей и вправду осточертел. Не знаю. Может, захотела чего-нибудь новенького, а тут и я подвернулся. К тому же она немного с приветом. — Вилли наклоняется вперед, чтобы постучать себя пальцем по лбу, и его сигарета выскальзывает. — Вот паскудство! Не хватает только тачку поджечь.

Он сгибается пополам в поисках сигареты, закатившейся под сиденье.

— Угу, — говорит он, сунув себе голову между ног, — ей всегда казалось, что у нее паутина на лице. — Найдя свою сигарету, он выпрямляется и ворчит: — Уж такая она была. Совсем без башки. Это ж надо — паутина!.. В общем, пришлось ее уламывать. — Он смотрит на меня с беспокойством. — Я ей говорил, что, если бы Барни узнал, это могло бы причинить ему боль. Ну, что мы влюблены, и все такое.

— Так она была в тебя влюблена?

— Ну да. Все время хотела, ты же понимаешь. И в конце концов уступила.

Он оставляет мне время задать вопрос, глядя на меня, словно я собираюсь снести яйцо.

— Хотя большой разницы не было бы, если бы он даже и узнал… Я тебе говорил, что до армии жил с родителями?

— Э… хм.

— Ну да, жил с родителями. Эй! Знаешь что? У меня же тут бутылка где-то сзади была! — Он поворачивается, перегибается через спинку и роется на полу за сиденьем. — Во, бутылка! — восклицает он, словно случайно на нее наткнулся. — Хлебнем по глоточку?

Когда мы оба выпиваем, он небрежно зажимает бутылку меж колен. Может, думает, что, если положить ее на пол, я угощусь, не предложив ему.

— В общем, раз я жил с предками, то не мог привести ее в свою комнату… Блинкера знаешь?

— Это тот тип, который вечно говорит, что…

— Точно, он самый. А ты знал, что он тоже из Чикопи? Жил на улице Паттерсон. Приехал в Нью-Йорк почти в то же время, что и я. Ладно, в общем, в те выходные он поехал в Мэдисон и дал мне ключи от своей комнатухи. Он так делал время от времени, когда жил здесь, — одалживал мне ключи… Что ты вообще знаешь о Кэрол?

— Э?..

— Ну, что я тебе уже рассказывал о Кэрол?

— Да не слишком много. Говорил, что она хорошенькая.

— Ну, у нее есть свой шарм. Обалденный. Правда, какой-то особенный, понимаешь? Чертовски сексуальная, но какая-то малость… перезрелая, что ли…

Вилли старается показать руками, что именно в ней малость перезрело, но выходит не слишком удачно. — Совсем чуть-чуть, — уточняет он.