Под знаком змеи - [58]

— Нет, — ответила Роместа, покачав головой. — Ищи проход в другом месте…

Аптаса внимательно посмотрел на нее. Он понимал, что творится сейчас в ее душе, и не хотел ни о чем больше спрашивать.

— Решено, милая, — сказал он ласково. — Удобный для прохода путь мы найдем в другом месте. Я хотел только узнать твое желание…

— Теперь ты его знаешь! — неожиданно резко ответила она.

— Не пойму, что с тобой, ты становишься колючкой. — Аптаса улыбнулся, взял лицо Роместы в свои ладони и поцеловал.

Желая успокоить ее и разогнать мрачные мысли, проговорил:

— Не волнуйся, все будет хорошо. Завтра в это время мы подойдем к дому моего отца.

— Если его не сровнял с землей Мука-порис…

— Скоро увидим, — ответил он тем же ласковым голосом.

Всадники решили не разлучаться с конями. Долго пасли их и легли спать с намотанными на руку поводьями. Хорат и Дзида стояли на карауле, будя друг друга в часы, установленные по звездам.

На рассвете вернулись Севт и Рату. Они поведали Аптасе неожиданную весть, поразившую всех как громом. То, что говорили эти двое, казалось им либо бредом, нелепостью, либо страшным проклятием богов. Предводитель, выслушав их, оцепенел. Затем, придя в себя, переспросил:

— Вы сказали, что нашей Дувры больше нет?

— Да, предводитель. Она стерта с лица земли, — подтвердил Севт.

Аптаса провел ладонью по лбу, будто желая отогнать страшное видение. Потом покачал головой:

— Не может этого быть!

Кругом буйно цвели травы. Высоко в небе пели жаворонки. Тем невероятнее при виде этой мирной красоты казалось путникам услышанное. Они тотчас сели на коней, не проглотив ни крошки хлеба, ни глотка вина, и помчались к высокому берегу. В лучах солнца он казался белее мела. И таким же был цвет их лиц…

Остановились, только когда перед ними возник крутой обрыв. Внизу, в долине, змеился Тирас, река, за которой начинались их исконные земли. Стрижи и ласточки кружились над ней, оглашая воздух веселыми криками.

Путники приложили ладони ко лбам, вглядываясь в то место, где должна была, насколько они помнили, стоять Дувра.

— Тысяча громов! — выругался корабельщик и вырвал из бороды седой волос.

Перед ними открылась печальная картина: темно-серое пепелище на месте бывшего города; виднелись лишь обгорелые столбы храма Асклепия.

Гадая о том, что за проклятие обрушилось на их землю, путники сошли с лошадей и, взяв их за поводья, стали спускаться по заброшенным тропам к воде.

В горловине реки у Долины Змей, где был порт и бросали якоря корабли тирийцев, вода шумела глубоко и спокойно, будто в мире ничего не случилось.

Аптаса, понукая лошадь, вошел в реку. Остальные последовали за ним. Плыли, гребя одной рукой, в другой держали над водой одежду и концы поводьев.

На берегу осталась только Роместа. Она раздумывала, как ей переплыть реку с Груе на руках.

Видя, что предводитель уже далеко, не стала долго размышлять, выпустила поводья; тунику и постолы сунула в мешок, где сидел ребенок. Подняв его на плечо, вошла в воду.

Лошадь потопталась и пошла за ней.

Посреди реки было довольно сильное течение. Ее стало сносить. Она собрала все свои силы, стараясь удержаться, и тут услышала плеск воды и знакомый сердитый голос:

— Почему не подождала?

К ней плыл Аптаса. Он снял с ее плеча плачущего Груе, и скоро они были на берегу, где остальные уже выжимали воду из одежды, а лошади, фыркая, отряхивались.

Через несколько мгновений все собрались вокруг предводителя. Он не произносил ни слова; лишь смотрел на берег, покрытый белыми плитами, меж которых торчали стебельки проросшей пшеницы. «Значит, в Дувру приходили корабли тирийцев», — мелькнуло в уме.

— Может, римляне из Тиры сожгли крепость? — недоумевал Герула. — Нет, не верится!

— А может быть, Мука-порис пошел на Тиру войной и был наказан? — предположил старик Терес.

— И этого не может быть, он всегда был с ними в сговоре.

— Тогда что же?

— Скоро узнаем.

Роместа перепеленала Груе в сухое и уложила его в мешок, который опять повесила за спину. Она была готова к дороге.

Всадники двинулись по холму, держа лошадей в поводу. Шли по утоптанным за много лет тропам. На пути их вставали горы жженой глины и камней, битого кирпича, бревна, ставшие углями, кучи пепла, время от времени развеваемые ветром.

— Проклятия на головы врагов, — с горечью вздыхал старик Терес.

— Тысяча громов! — в бессилии повторял корабельщик Герула.

— Что же это такое, люди добрые? — спрашивал своих друзей Дакос.

Только предводитель ничего не говорил и никак не выражал своего отношения к тому, что они увидели. Казалось, у него пропал голос. Аптаса разглядел среди развалин засыпанную пеплом сухую корку со следами капель, из чего заключил, что вскоре после разгрома прошел дождь. Было ясно пока одно: город сожжен весной, в месяц Овна или чуть позже.

Всадники остановились посреди руин. Время вопросов и возгласов прошло — каждый вспоминал о своей давно задуманной мести. Но вместо ненависти к Мука-порису они испытывали сострадание к землякам, которых постигла такая страшная кара. Образы исчезнувших людей жгли их сердца: они представляли своих близких и друзей обугленными, как эти куски бревен, что валялись на земле.