Под знаком кометы - [59]

– Герр Одинцов, а почему, перечисляя империи, вы не назвали Германию? – спросил кайзер Вильгельм. – Неужели там у вас в будущем она тоже распалась на множество составных частей?

Тот посмотрел на «дядю Вилли» с некоторым сожалением и ответил:

– Германия, конечно, понесла территориальные утраты на западе и на востоке, случившиеся в результате ее очередной попытки силой оружия объединить вокруг себя всю Европу, но сохранилась как государственная целостность, после чего вот так, целиком, была поглощена военно-политическим блоком, находящимся под контролем Североамериканских Соединенных Штатов. Больше всего ваше немецкое государство напоминает раскормленную до безобразия охолощенную свинью в стойле, предназначенную на убой. В самом начале двадцать первого века ее политики еще отстаивали какие-то общечеловеческие ценности, боролись против ненужной им войны и делали вид, что, хотя Германии и запрещено иметь национальные интересы, по крайней мере, внутри своей страны они вполне суверенные правители. Но вот прошло десять лет, и из Берлина не раздается более ничего, кроме одобрительного хрюканья, даже если речь идет об ущемлении коренных германских интересов, поругании идеалов и культивировании самых гнусных пороков и извращений. Думаю, что при таком безразличии к собственной судьбе быстрый и страшный конец Германии, да и всей Европы, наступит в самое ближайшее время. Мечта разменять подчиненную им в Европу на Россию, а самим отсидеться за океаном, сидит в американских головах с пятидесятых годов двадцатого века. Для того и копили они этот актив, чтобы разом бросить его в топку, решив тем самым ключевую проблему своего выживания.

– Шайзе, шайзе и еще раз шайзе! – в сердцах воскликнул кайзер Вильгельм при потрясенном молчании адмирала Тирпица и принцессы Виктории, которую в такие подробности пока не посвящали. – Я не хочу в это верить, но у вас, герр Одинцов, репутация человека, который никогда не лжет, и я даже не знаю, что и думать.

– Все так и есть, дядюшка, – уверенно заявила Ольга, – я, знаешь ли, общалась не только со своим канцлером и супругом, но и с совсем маленькими людьми, и все они говорят то же самое. Будущее, которое готовил нам так называемый «естественный ход исторического процесса», настолько мерзкое и ужасное, что мы готовы бороться против него всеми возможными методами, на ходу, если необходимо, перекраивая свои планы.

– Дорогая сестрица, – тихо заговорила Виктория Великобританская, кротко опустив глаза, – а не получится ли так, что, перекраивая историю, вместо просто плохого результата вы добьетесь чего-нибудь настолько ужасного, что разом поставит точку на всей человеческой истории? И неважно, даже если такой конец случится через тридцать или пятьдесят лет – ведь тогда нам всем, сидящим сейчас за этим столом, не будет прощения.

– Ты не права, Тори, – почти ласково ответила императрица Ольга, – ужасный конец может случиться, если мы будем руководствоваться не интересами своих народов, а банальной алчностью, причем не своей, а некоего заокеанского патрона. Но поскольку собравшиеся здесь монархи абсолютно суверенны и социально ответственны, то мы вполне можем рассчитывать совместными усилиями если не построить Царство Божие на Земле, то хотя бы избежать и бесконечного ужаса и ужасного конца. По крайней мере, я так думаю.

Кайзер Вильгельм криво усмехнулся и сказал:

– И ради этого, ты, племянница, устроила Брестские соглашения, которые чуть было не зажарили нашу Германию как глупого гуся с яблоками? Знала бы ты, каких усилий нам стоило избежать придуманной тобой злой участи… А милейшему Францу Фердинанду твоя затея и вовсе стоила жизни, ибо распад его империи стал следствием предпринятых тобой действий.

Канцлер Одинцов веско произнес:

– Распад Австро-Венгерской империи стал следствием ее внутренней слабости и утраты связей между отдельными частями державы. Зато ваша Германская империя усилилась настолько, что ей стали тесны бисмарковские пеленки и узкая колыбель. Хочется оскалить зубы и на кого-нибудь кинуться, при этом Франция, которую вы уже один раз били, не в счет. Не обещает она никаких особенных просторов, полей, лесов и залежей полезных ископаемых, поэтому, после небольшой заминки, кинуться вы могли только на восток, то есть на нас. Не желая устраивать с Германией эпическую битву добра со злом, что уже два раза было в нашей истории, мы сразу поставили вас в заведомо проигрышное положение, после чего все сладилось ко всеобщему удовольствию.

– О да! – хмыкнул кайзер. – Удовольствие действительно было всеобщим, особенно после того, как удалось вынести за скобки Францию. Место этих противных лягушатников – на галерке истории, и пусть будут довольны, что их вообще не гонят прочь, потому что именно с них начался тот эгалитаристский разврат, который и привел к тому ужасному миру, который знали вы, герр Одинцов. Теперь, когда главный вопрос решен, требуется разделить остатки державы Габсбургов – да так, чтобы не осталось никаких объедков – и понять, что делать дальше.

– А дальше у нас два пути, – мрачно произнес Одинцов. – В первом случае мы объединяем суверенную и самодостаточную Европу в союз социально ответственных монархий и вступаем в затяжную конфронтацию с Североамериканскими Соединенными Штатами, которым тоже становятся тесны пеленки доктрины Монро. В тот момент, когда они выйдут за ее пределы, схватка между нами будет неизбежна. Во втором варианте мы приглашаем эти самые Североамериканские Штаты присоединиться к Брестским соглашениям. Получится нечто вроде союза цивилизованных стран