Под властью зверя - [47]

По философии большевизма деятели чужой для него культуры становились врагами и подлежали уничтожению или «культурной перековке».

Открытые массовые убийства русской интеллигенции в Москве, Петрограде, Киеве, Харькове и других крупных городах в 1918–1920 годах сменяются новыми формами истребления носителей русской культуры.

Практикуя привычные для них убийства деятелей русской культуры (в 1921 году, например, был расстрелян в ЧеКа выдающийся русский поэт Н.Гумилев), большевики расширяют арсенал своих антирусских средств.

В июне 1922 года ленинское Политбюро принимает решение, направленное на уничтожение последних остатков национальной русской интеллигенции путем высылки их за границу. Для выполнения этого решения создается специальная комиссия, возглавляемая Дзержинским, которая составляет несколько списков неугодных большевикам русских интеллигентов. среди них, в частности, списки, озаглавленные: «Профессура 1-го Московского университета», «Профессура Петровско-Разумовской сельскохозяйственной академии», «Профессура Института инженеров путей сообщения», «По делу Вольного Экономического общества», «список антисоветских профессоров Археологического института», «Общий список активных антисоветских деятелей по делу издательства «Берег», «список лиц, проходящих по делу №813 (группа Абрикосова)», «список антисоветских агрономов и кооператоров», «список врачей», «список антисоветских инженеров», «список литераторов», «список антисоветской интеллигенции г.Петрограда». В общем списки содержали в себе большую часть всех выдающихся представителей русской независимой мысли, оставшуюся в живых после зверского террора 1917–1921 годов. Среди них Ф.А.Степун, С.Л.Франк, Н.А.Бердяев, Н.О.Лосский, П.А.Сорокин, Е.И.Замятин, М.А.Осоргин, А.Ф.Изюмов, Л.П.Карсавин, И.И.Лапшин.

Тяжелое чувство безысходности и сиротства в своей родной стране охватывало русских писателей, остро ощущавших засилье людей, чуждых и враждебных русскому народу. «В своей стране я словно иностранец, — писал Есенин. — Тошно мне, законному сыну российскому, в своем государстве пасынком быть… Не могу! Ей-Богу. Хоть караул кричи… слушай, душа моя! Ведь и раньше еще, там, в Москве, когда мы к ним приходили, они даже стула не предлагали нам присесть. А теперь — теперь злое уныние находит на меня…». Слова Есенина относятся к кичливым большевистским вождям, постоянно унижавшим русских писателей, сохранявших самобытное лицо.

Конечно, особенно острое чувство сиротства ощущалось представителями национальной интеллигенции, прекрасно понимавшими, что антирусский режим, установившийся в стране, ставит своей окончательной целью полное уничтожение русского самосознания. Национально мыслящий интеллигент в условиях невиданного давления не мог устроиться на службу, чтобы зарабатывать на жизнь — отсюда безысходная нужда и нищета, вынуждавшие нетвердые души идти на поклон злодейскому режиму и пополнять ряды интеллигенции малого народа.

Травля русских поэтов в 1920-е годы носила организованный характер и координировалась большевистской верхушкой, в частности Бухариным, Радеком, сосновским, Авербахом, Аграновым.

В 1923 году затевается кампания клеветы против Сергея Есенина и ряда близких ему поэтов: С.Клычкова, П.Орешина, А.Ганина. Еврейские националисты из числа большевиков приклеивают русским поэтам ярлык антисемитов.

Большевистская верхушка испытывает к великому русскому поэту патологическую ненависть. как невежественно и враждебно заявлял Н.И.Бухарин, поэзия Есенина «это отвратительная, напудренная и нагло раскрашенная российская матерщина, обильно смоченная пьяными слезами, и оттого еще более гнусная. Причудливая смесь из «кобелей», икон, «сисястых баб», «жарких свечей», березок, луны, сук, господа бога, некрофилии, обильных пьяных слез и «трагической» пьяной икоты: религии и хулиганства, «любви» к животным и варварского отношения к человеку, в особенности к женщине, бессильных потуг на широкий размах (в очень узких стенах ординарного кабака), распущенности, поднятой до «принципиальной» высоты и т.д.; все это под колпаком юродствующего квазинародного национализма…».[184] В ноябре 1923 года ГПУ пыталось сфабриковать против Есенина дело по обвинению в антисемитизме. Некто М.В.Роткин написал заявление в ГПУ, в котором обвинял Есенина и трех его друзей Клычкова, Орешина и Ганина в том, что они в пивной на Мясницкой улице ругали евреев, называли их паршивыми жидами, при этом упоминали фамилии Троцкого и Каменева.

В несколько искаженной передаче известного русофоба и участника убийства царской семьи Л.Сосновского дело выглядело примерно так. Есенин позвонил Д.Бедному и стал ему объяснять:

«— Понимаете, дорогой товарищ… стали (мы — Орешин, Клычков, Ганин, Есенин. — О.П.) говорить о жидах. Вы же понимаете, дорогой товарищ, куда не кинь — везде жиды. А тут подошел какой-то тип (М.В.Роткин. — О.П.) и привязался, вызвали милиционеров, — и вот мы попали в милицию.»

Д. Бедный сказал:

«— Да, дело нехорошее! На что Есенин ответил:

— Какое уж тут хорошее, когда один жид четырех русских ведет…».[185]

По доносу еврея, из пивной Есенина и его друзья были задержаны и допрошены в милиции, где объявили донос ложным, хотя и признали, что называли Роткина паршивым жидом. В течение нескольких лет Есенин и его друзья находились под угрозой судебного преследования.