Под властью пугала - [86]

— Ну, такое случается редко, Ферид-бей. Его за это строго наказали.

— Казнили?

— Нет. Посадили в тюрьму, по закону.

— Какой тут может быть закон! А за что он его?

— Вопрос чести.

— Чудеса! Вы действительно думаете, что у мужиков есть какое-то понятие о чести?

Танец кончился, все расступились, образовав широкий круг. Какой-то офицер принес стул. За ним появился долговязый усатый горец в народном костюме, уселся на стул и ударил по струнам чифтели.[73] Потом, вдруг испустив пронзительное и протяжное «хэ-э-эй», запел:

Сколько будет стоять этот свет,

Не родится второй, как Ахмет!

— Какая прелесть! — воскликнул Вехби Лика.

— Наверно, и разбойничьи песни так начинаются, — заметил Ферид-бей.

— Фишта, наш знаменитый поэт, тоже использовал этот прием.

— Это в духе народной поэзии.

— Вот именно. Так можешь смело петь о любом из нас, и не ошибешься, ведь не родится же второй такой, как я или как вы, например. А как называется инструмент?

— Чифтели.

— Иностранное слово?

— Нет, албанское. От слова «чифт» — «пара». У него только две струны.

— А «чифт» — вроде турецкое слово.

Певца сменили несколько южан в тюляфах с шишечками на макушке. Склонившись голова к голове, они запели без музыкального сопровождения:

Э-э-э-э-э!

Будь здоров, наш король,

Да хранит тебя господь!

— Эта песня может пленить любого, — произнес Ферид-бей.

— Вам действительно нравится?

— Ничуть. Я говорю пленяет в том смысле, что, когда эту песню слушаешь, кажется, будто она никогда не кончится. Зато какое чувствуешь облегчение, когда она все-таки кончается, прямо как будто разрываешь оковы, выходишь на свободу. Вот я и говорю — пленяет.

— Может, пойдем, Ферид-бей?

— Пошли.

— До свидания, Вехби-эфенди!

— До свидания!

Вехби Лика остался стоять, поглядывая по сторонам, не встретится ли еще какой «деятель», у которого можно было бы вырвать словечко для газеты. Кто-то взял его за локоть.

— О, здравствуйте, падре!

— Здравствуйте!

— Как вам понравилась церемония?

— Превосходно! Не могли бы вы напечатать мое стихотворение, посвященное этому событию?

— С удовольствием!

— Благодарю вас. Вот оно.

Патер Филипп сунул ему в руку листок бумага и исчез. Вехби-эфенди с любопытством прочел:

О заны[74] Вермоша!

Вы, горные оры,[75] хранительницы очага,

Игривые духи тенистых ущелий, пещер,

Вы, нимфы лесные, сюда!..

— Давайте, давайте сюда! — насмешливо передразнил Вехби-эфенди.

V

Целую неделю после свадьбы его высокого величества по всей Албании творилось нечто неописуемое: сплошные обеды и ужины, завтраки и коктейли, приемы и банкеты, встречи и проводы… Газетам не хватало страниц, чтобы описать происходящее. Обед во дворце, ужин в городском управлении, soiree[76] в офицерском собрании, банкет в отеле «Интернациональ», вечер в кафе «Зорра». Ужины и обеды устраивались в министерствах, префектурах, субпрефектурах, в общинных управлениях, в отделениях жандармерии, в миссиях, консульствах, в кофейнях, в домах у беев и аг…

После зимнего наводнения Албанию захлестнул весенний разлив шампанского и пива. Но на сей раз «пострадавшей» оказалась «элита» страны: министры, сановники, депутаты, префекты, субпрефекты, офицеры, журналисты, торговцы, богачи, знать. Они вставали и ложились хмельные, а если и трезвели немного, то ровно настолько, чтобы разузнать, где следующий прием и как раздобыть приглашение. Они уверяли, что даже сам король не прочь угоститься на даровщинку, а потому вперед! Не пропустим ни одного «дарового стола»!

Вехби Лика подбил директора управления по делам печати тоже устроить ужин по случаю бракосочетания его высокого величества. Он убедил его, что надо воспользоваться приездом известного албанского журналиста Ферид-бея Каменицы и представить ему «элиту страны». Директор по телефону заказал ужин владельцу отеля «Интернациональ», а расходы велел записать на тот же счет, что и за ужин, устроенный накануне для иностранных журналистов.

— Куда тысяча, туда и сотня, — заключил директор.

— Именно так, — поддакнул Вехби-эфенди, подумав про себя: «Куда сотня, туда и тысяча».

Ему очень хотелось показать высокочтимому гостю, что и в Албании есть свой избранный круг, поэтому, кроме журналистов, он пригласил нескольких молодых писателей, группу преподавателей гимназии — их тогда называли «профессорами» — и достопочтенных духовных пастырей из Шкодры во главе с патером Георгием, национальным поэтом. Однако он не пожаловал. Вместо него приехал патер Филипп.

Ферид-бей Каменица подкатил на машине вместе с Нуредин-беем. Вехби Лика подвел к нему директора и некоторых гостей.

— Разрешите представить вам патера Филиппа. Я уверен, вы слыхали о нем!

— Очень рад, падре. Я читал ваши стихи. Они мне понравились.

— Мне тоже, господин Ферид, весьма понравились ваши сатирические стихи.

— Эти стишки, падре, я написал спьяну и совсем не думал, что кто-то будет их читать на трезвую голову.

— Ну почему же, Ферид-бей? Стихи прекрасные, такие острые.

— А я и не говорю, что они дрянь, просто рассказал вам, как они были написаны.

— Разрешите представить вам издателя газеты. Он из «молодых».

— Очень рад. А что это за «молодые», господин Вехби?

— Небольшая группа интеллигентов, Ферид-бей. Мы стремимся к духовному пробуждению народа.