Под властью пугала - [62]

К обеду налетели из города, словно вороны на падаль, следователь, жандарм Камбери и староста. О случившемся городским властям сообщил самолично староста Ндин Фикти, приземистый, круглый, как бочка, кривоногий старик. Следователь, тощий субъект, с ввалившимися щеками, седыми усиками и сжатыми в ниточку губами, словно он только что отведал лимонной кислоты, держал под мышкой папку. Жандарм Камбери был обладателем кустистых бровей, пышных усов, которые он то и дело подкручивал, и видавшего виды мундира с подворотничком, который, очевидно, когда-то был белый, но с тех пор успел засалиться до неузнаваемости. Объемистый живот жандарма был перетянут патронташем, к поясу приторочена громадная кобура с револьвером, за плечом длинная винтовка, ремешок фуражки спущен под подбородок. Именно такой, по его мнению, вид приличествовало иметь при исполнении служебных обязанностей. Следователь сразу же направился осматривать «потерпевшую». Женщины оборвали плач и потянулись к выходу. Следователь безучастно взглянул на труп девушки, кивнул головой и вышел во двор. Ему принесли стул, он сел, положив папку на колени, достал авторучку и начал составлять акт. Жандарм Камбери стоял за его спиной, подкручивая усы, староста присел на корточки. Кончив писать, следователь начал задавать вопросы. Пилё с Уаном рассказали, как все произошло. Следователь выслушал, ничего не записывая, потом сказал:

— Вот вы, господа, говорите, что Гафур-бей ее обесчестил и она со стыда утопилась. А факты у вас есть?

— А то! Гафур-бея этой зимой мы тут частенько видали, — сказал Уан.

— Это еще ни о чем не говорит, — прервал его следователь. — Кто может подтвердить, что он ее обесчестил?

— Девочка тут одна есть… Она видела, как он выбежал из дома.

— Сколько лет этой девочке?

— Десять.

Следователь покачал головой.

— Это тоже не доказательство. Девочка несовершеннолетняя, она не может быть свидетельницей.

Крестьяне переглянулись. Пилё нахмурился. Он незаметно поглядел, нет ли поблизости Лёни и Кози, и облегченно вздохнул.

— Кози, отец девушки, тоже говорит, что…

— Нет, господа, свидетельство отца во внимание не принимается. Вы возводите напраслину на Гафур-бея. У вас нет ни одного доказательства. Гафур-бей — достойный человек, он не мог совершить то, в чем вы его обвиняете.

— Достойный, достойный! — закричал сердито Пилё. — Мы говорим тебе, что он это сделал, — значит, сделал!

— Доказательства, господа, где доказательства!

Крестьяне замолчали. Продолжать разговор не имело смысла. Следователь явно не собирался заносить в акт что-либо, направленное против бея, а потому начал выискивать какую-нибудь другую причину: может, отец с ней плохо обращался, а может, она случайно утонула… Не вытянув из крестьян ничего существенного, он записал в акте: «Утопилась по неизвестной причине».

— Что же ты, господин судья, мы тебе говорим одно, а ты пишешь другое, — сказал Пилё. — Мы же тебе объяснили, почему она утопилась.

— То, что вы говорите, не подтверждается.

— Давай позовем девочку. Позови-ка Фану!

— Не надо.

— Не надо? — переспросил Уан. — Гафур-бей тут творит что хочет, а ты говоришь не надо!

— Да ладно, Уан, ворон ворону глаз не выклюет! Они все заодно!

Следователь вскипел и по-петушиному накинулся на Пилё:

— Ты о ком это так говоришь, а? Не видишь, что ли, что перед тобой закон? Ты хочешь, чтобы я тебя связал и отправил в тюрьму?

— За что же ты меня собираешься вязать?

— Ты что, не знаешь, кто такой Гафур-бей?

— Знаю.

— Нет, не знаешь. Гафур-бей — депутат его высокого величества и его личный советник. Возводя такой поклеп на Гафур-бея, вы оскорбляете его высокое величество, выступаете против короля. Так что я вас хоть сейчас могу в кандалы.

Жандарм Камбери вскинул винтовку и двинулся к Пилё. Следователь остановил его.

— Не надо, господин Камбери. Они сами не знают, что говорят. Ума-то нет.

— Никто тут не оскорбляет его высокое величество, — сказал Пилё.

— Я и без тебя разберусь.

— В этом-то разберешься, а что мы тебе говорим, и слушать не хочешь!

— Ну хватит языком чесать, иди распишись вот тут.

— Уж будто ты там написал, что мы тебе говорили.

— Ну как хочешь. Тогда давай ты расписывайся.

— А я вообще ничего не говорил, — ответил дед Уан.

— Пожалуйста, вы, господин Камбери, и вы тоже.

Жандарм Камбери и староста, не глядя, подписали акт.

— Этого достаточно, — сказал следователь.

Он захлопнул папку и, зажав ее под мышкой, удалился.

— Сами пишут, сами печати ставят, — сказал Уан.

— Ждать справедливости от них — совсем пропадешь, — сказал Пилё.

Силю похоронили внутри церковной ограды рядом с матерью.

XIII

Шпреса узнала о смерти Сили от своего брата Агима. Крупным детским почерком на листке, вырванном из школьной тетради, он писал: «Дорогая сестра. Сегодня мы получили письмо от Скэндера. Пишет, что этим летом не приедет. Он нашел работу и говорит, чтобы мы больше денег ему не посылали. Он уехал из Парижа и устроился в другом городе. Дорогая сестра, умерла Силя, дочка Кози. Мама и папа поехали в деревню на похороны…»

Она прочла письмо еще раз. Не верилось, что это правда.

В ту ночь она не сомкнула глаз, лежала, плакала в подушку. Подруги, узнав, в чем дело, успокаивали ее, но она продолжала плакать, вспоминая Силю такой, какой увидела впервые когда-то давно, еще в детстве.