Под властью пугала - [26]

— «…Получив материнское благословение, Ахмет-бей Зогу, преисполненный уверенности и бесстрашия, с оружием в руках, повел за собой две тысячи матьянских храбрецов…» — читал историк.

«Так-так. И материнское благословение приплел», — подумал Гафур-бей.

— «…встретился с черногорскими войсками у горы Какарити. Здесь и произошла знаменитая Какаритская битва».

«Ишь ты, битва! И он это называет битвой. Ну и ловкач! Браво! Словно никто и не знает, что Ахмет-бей тогда на грабеж отправился с веревкой за поясом. Плети-плети, милок, небылицы, все они получат законную силу. Может, так же написаны и родословные других королевских фамилий, — размышлял Гафур-бей. — Кто знает? У нас, например, матьянские паши стали прославленными героями, они, видите ли, сражались за Албанию, будто никому не известно, что они были преданы султану, а на Албанию им было наплевать. Ну-ка, что он расскажет о Какаритской битве? Как оправдает бегство Ахмет-бея, ведь тот при первых же выстрелах пустился наутек до самой Мати».

Но историк продолжал с чувством и даже с пафосом в голосе:

«…Несмотря на то что несколько раз находился на краю гибели, Зогу бесстрашно и самоотверженно сражался в первых рядах, проявив выдающиеся воинские качества: беспримерную отвагу, великолепное владение оружием и талант гениального стратега в расстановке войск. Его храбрецы убедились во время этого сражения, что Зогу — настоящий полководец…»

А Гафур-бей с нетерпением ждал конца: как оправдает историк бегство с поля «битвы».

«Исход боя еще не определился, когда Зогу получил сообщение, что сербская армия подошла к Мати и намерена его окружить. Тогда, не теряя ни минут, наш полководец отступил от Какаритских гор и двинулся к Мати. Прибыв туда, он тут же созвал местную знать…»

Гафур-бей вскинул голову и с полуоткрытым от удивления ртом уставился на журналиста.

«Я полагаю, — заявил Зогу, — что, пока не закончится Балканская война, нам следует ограничиться защитой наших рубежей в районе Мати, а дальше будем действовать по обстоятельствам». Совет знати согласился с ним, видя, что их предводитель мудр и его суждения по всем военным, политическим и дипломатическим вопросам гениальны.

— Прекрасно!

— Здорово сварганил! — одобрил Муса-эфенди.

Историк оторвал глаза от рукописи и посмотрел на слушателей, сияющий и довольный.

— Продолжайте! — снова сказал министр.

Гафур-бей закурил. Он уже не прислушивался к тому, что читал историк, а, задумавшись, пытался припомнить все, что ему самому было известно о жизни Ахмета Зогу. «Да, — сказал он себе. — Ахмет Зогу действительно большой стратег. Бежать с поля сражения тоже надо уметь, а наш президент столько раз продемонстрировал это умение. Бежал из Какарити, бежал из Дибры, бежал во время боев с мятежниками в 1914 году, бежал из… этот стратег драпанья отовсюду бежал, спасая свою шкуру».

«Его превосходительство Зогу…»

Гафур-бей очнулся. «Ну-ка, ну-ка… А как он объяснит бегство Зогу в июне двадцать четвертого?»

«…которого правительство назначило командующим своими войсками, не желая, чтобы напрасно пролилась албанская кровь, отступил из Тираны и перешел в Югославию…»

— Браво! — невольно вырвалось у Гафур-бея.

— Простите? — переспросил Вехби-эфенди, не ожидавший, что его прервут.

— Вы молодчина! Хорошо написали. — А про себя подумал: «Да это же просто фокусник! „Не желая, чтобы пролилась албанская кровь“. Ну и ну! Будто не знает, плут, как жалеет албанцев его величество! Ну вот, июньское бегство тоже оправдано. Кто это сказал, что лучше иметь одного историка, чем десять генералов? С генералами можно лишь избежать поражения в войне, а с историком выигрываешь все битвы».

— «…Однако наш премьер-министр, будучи истинным патриотом, не мог долго оставаться в эмиграции, вот почему тринадцатого декабря он перешел границу, двадцать четвертого декабря тысяча девятьсот двадцать четвертого года вступил в Тирану и восстановил законность и порядок».

Уже стемнело, когда историк закончил читать свой шедевр. Господин министр не высказал ни одного замечания.

— Молодец, Вехби-эфенди! — сказал он.

Не было замечаний и у Мусы-эфенди.

— Молодчина, Вехби-эфенди! Здорово сварганил!

И только Гафур-бей счел нужным дать автору несколько ценных указаний:

— В целом мне понравилось, Вехби-эфенди, но у меня есть кое-какие замечания и дополнения.

— Я весь внимание! — ответил Вехби-эфенди, снова достав карандаш и приготовившись делать пометки.

— Во-первых, Вехби-эфенди, я заметил, что в жизнеописаниях великих людей всегда есть такие, как бы это сказать, сверхъестественные знаки, которые предвещают рождение вождя или великого человека. Не было ли при рождении его величества таких предзнаменований?

— Очень уместное замечание, — согласился министр. — Наш народ религиозен и должен знать, что его величество ниспослан самими небесами.

— Да, ваше превосходительство, вы правы. Были предзнаменования и накануне рождения его величества.

— Какие же?

— За несколько лет до его рождения одной старухе в Бургайете приснился сон, что…

— Нет, нет, это слишком банально. Не было ли какого-нибудь другого знака?

— Был и другой. Говорят, что в ту ночь, когда родился его величество, в небе над Мати показалась хвостатая звезда, которая промчалась над домом Джемаль-паши.