Под властью пугала - [20]

Некоторое время они молчали, неподвижно сидя друг против друга.

Вошла мисс Мэри в черном платье с белым передником и поклонилась.

— Добрый вечер, господа!

— Добрый вечер, мисс Мэри! — сказал Ферид-бей. — Извините, что побеспокоили вас в такое время. Разрешите представить вам моего друга, Нуредин-бея Горицу. Вы знаете, он на родине что-то вроде визиря или министра и, по-моему, мы троюродные братья. Нуредин-бей, мисс Мэри — моя хозяйка.

Мисс Мэри с улыбкой сделала книксен. Нуредин-бей кивнул в знак приветствия, не приподнимаясь, однако, со своего места. И знакомство ему совсем не понравилось. Он заметил иронию, если не насмешку, в глазах Ферид-бея и почувствовал себя не очень-то уютно. Чего это ему вздумалось представлять свою служанку? Было ясно, что мисс Мэри не только служанка, но так или иначе незачем его с ней знакомить.

Ох, как нелегко было Нуредин-бею разговаривать с Ферид-беем, воспитанным в западном духе. Он и сам вырос за границей, подвизался при дворах, имел довольно большой дипломатический опыт, но с «братцем» чувствовал себя робким провинциалом. Тот подавлял его своей независимостью, уничтожал тонкой иронией. И вот сейчас ему предстоит очень трудный разговор с этим человеком. Как же к нему приступить?

— Мисс Мэри, сварите нам кофе, пожалуйста. Его милость любит не очень сладкое.

— Хорошо!

Мисс Мэри ушла, но разговор не завязывался.

— Удивительный народ эти американцы, — заговорил Нуредин-бей только для того, чтобы прервать молчание и перейти к делу.

— Чем же?

— К чему такая церемония с вручением цилиндра?

— Было бы совсем неплохо, если бы и в Албании существовали такие церемонии, — ответил Ферид-бей. — По крайней мере это лучше, чем турецкие обряды ваших ходжей и византийские — вашего православного духовенства. К сожалению, мы, албанцы, привыкли к диким ритуалам дервишей и нам трудно понять простую символику таких церемоний, как сегодняшняя.

— И вы дорожите призом, который вам вручили?

— Дорожу, и даже очень! — сказал Ферид-бей. Видимо, он и вправду им дорожил, так как ответил очень серьезно, с оттенком возмущения тем, что его гость задает, а ему приходится отвечать на такие глупые вопросы. — Этот цилиндр, братец, вручается раз в год самому интеллигентному и образованному джентльмену Америки. Я поднял престиж Албании, получив этот цилиндр. Я, албанец, получил в этом году high hat,[18] а до меня его получали наиболее известные люди страны, и даже их президент. Теперь никто не посмеет назвать нас варварами.

— Поздравляю, Ферид-бей! Вы действительно поднимаете престиж нашей Албании. Никто не сомневается в вашей образованности и способностях. Во всем мире вас знают как выдающегося человека, а в Албании — еще и как большого патриота. Я сожалею лишь об одном.

— О чем же?

— Что ваши знания, талант и образование не служат отечеству.

— А разве то, что я делаю здесь, не служение Албании?

— Да. Но мне всегда казалось, что, если бы ваша милость приехали в Албанию и взялись за дело, вы многое могли бы изменить.

— Вряд ли я смогу жить в стране невежд, Нуредин-бей. Албанцы — полудикий народ: они неграмотны, забиты, тупы, мстительны. Таким людям, как я, не место среди них. Возьмем, к примеру, моего друга епископа. Он человек образованный, а чего добился? Понимает ли его кто-нибудь в Албании?

— Вы другое дело, Ферид-бей. Вы из нашего круга. Вас поймут.

— Не думаю, Нуредин-бей. Албании больше подходит Ахмет-бей. Невежественным народом надо и править самыми грубыми методами, а это легче делать невежде, неучу. Каковы овцы, таков и пастух.

— Я удивляюсь вам, Ферид-бей. Почему у вас такое мнение о нашем президенте? Он не…

— Оставьте, Нуредин-бей, каждый кулик свое болото хвалит… Ахмета Зогу вы знаете лучше меня, поэтому давайте не будем приукрашивать, ведь мы с вами одни. Я не отрицаю, он большой ловкач и многого добился, с чем его и поздравляю; оказался пронырливее, изворотливее и хитрее других прохвостов, пытавшихся оседлать Албанию. Но во всем остальном он невежда, и не пытайтесь убедить меня в обратном…

— Невежда не смог бы добиться того, чего добился он…

— Почему бы и нет, когда у него такие умные советники, как ваша милость.

— Вы неправы, Ферид-бей. Конечно, мы помогаем ему советами и решаем некоторые технические вопросы, но сам он поражает нас своими способностями. Это очень волевой, практичный, дальновидный, смелый…

— Ну естественно. Если бы он не был таким, разве сумел бы так подчинить себе всех вас. Но от этого он не перестает быть невеждой и тупицей…

— Не стоит снова перечислять эпитеты. Я уже встречал их в ваших статьях. И он их тоже читал.

— Да ну! Просто поразительно! Вот уж не предполагал, что ваш президент читает газеты. Я думал, он вообще не умеет читать.

— Вот видите! Вас неправильно информировали, Ферид-бей, а потому…

— Ваша милость пожаловали сюда, чтобы правильно меня проинформировать, я угадал?

— Может.

— Не «может», а «может статься».

— А не лучше ли «может быть», Ферид-бей?

Ферид-бей засмеялся.

«Начало неплохое», — подумал Нуредин-бей. Ферид-бей любил пошутить. Он был насмешлив и любил подтрунивать над собеседником, но как джентльмен — ведь таковым он себя считал — умел с достоинством выслушать любую ядовитую шутку по своему адресу. Поэтому игра слов, задевшая его пристрастие к стилистике албанского языка, судя по всему, пришлась к месту.