Под ветрами степными - [39]

Ребятам, пришедшим месяц назад на ферму, и прежде всего Рябову, казалось, что с их приходом здесь сразу все изменится, станет лучше. Но как они ни старались, как ни были беспощадны к себе в работе, а улучшения не наступало.

Между тем все то, что они сейчас самоотверженно делали, было самым мудрым и самым нужным. Только в ней — в ежедневной, ежечасной самоотверженности людей, работавших на ферме, было теперь спасение. Правда, в поле не оставалось ни одного стога сена и ни одной скирды соломы, но в оденках его было на добрый месяц. Только трудно было брать. Надо искать, копать талый снег, на котором в валенках сыро, а в сапогах холодно. А другого выхода нет. Силосом можно кормить без ограничения, но для этого тоже надо как следует потрудиться. И чтобы не терять времени на ходьбу, мальчишки поселились здесь же, на ферме в вагончике. В конечном итоге это дополнительно возов пять силоса в день.

Кое-кому их переселение сюда не понравилось. На второй день Игорь застал одного из конюхов с мешком ворованной дробленки, которая предназначалась телятам.

— Ты что же, гад, делаешь? — глухо спросил Игорь с потемневшим от ненависти лицом.

Игорь ожидал чего угодно, только не того, что произошло. Здоровенный мужчина упал перед ним на колени и, ерзая по сырому навозу, стал божиться, что никогда больше не сделает ничего подобного. Игорь спрятал руки в карманы и пошел прочь. На душе у него было очень тоскливо.

Ночью он долго не мог уснуть. Лежал с открытыми глазами на своем полушубке, заложив руки под голову.

— Ты веришь, что мы доживем до коммунизма? — неожиданно спросил он Евгения.

— Ты это серьезно? — ошарашенно привстал тот со своей полки.

— Не вообще человечество, — продолжал Игорь, — а мы с тобой — доживем до него? Прежде я никогда даже не задумывался над этим: ясно, доживем. Всегда думал, да и сейчас так думаю: чертовски повезло родиться. С одной стороны, много еще надо сделать до коммунизма. Это интересно — делать его своими руками. А с другой стороны, все-таки обязательно хочется посмотреть, как там будет. От этого голова кругом идет. Увидеть то, о чем люди мечтали целые тысячелетия. Ты не спишь?

Разве мог Женька спать при таком разговоре!

— А когда вижу таких вот, как сегодня, начинает казаться — не доживу. Они же вперед тебя норовят просунуться; думают, там только жрать будут.

— Я тоже об этом размышлял, — сказал Женька. — Сколько всякого безобразия от пьянки и бесчестности. И когда подумаю, что где-то такой присосавшийся намазывает наш хлеб нашим маслом и еще втихаря на советскую власть шипит, не знаю, что бы сделал!

Коротки стали весенние ночи. Только заснули ребята, а уже надо вставать. Явились девчонки, подняли шум и возню, загремели ведрами. Явно с похмелья позже всех пришел бригадир и, не переводя духа, стал ругаться самой отборной бранью. Будто ошпаренные, доярки хватали ведра и выскакивали из вагончика.

На скулах Игоря застыли тугие желваки. Не отрываясь, он недобрыми глазами смотрел в лицо бригадира, который был намного старше его. Как могли они терпеть это прежде? Ведь это повторялось почти каждый день!

— Если ты еще будешь ругаться при девчонках — убью, — сказал Игорь. — И пьяный никогда больше не заявляйся сюда. Ясно?

— Ты что, ошалел? — На лице бригадира застыла растерянная улыбка.

Игорь молча хлопнул дверью вагончика.

Вечером, когда верхом на лошади Женька пригнал поить скот, подъехал, тоже верхом, Владимир Макарович. Прищурившись, он внимательно осматривал каждую корову, проходящую мимо.

— Что давали сегодня? — спросил он у поравнявшегося с ним Рябова.

— А вы не знаете, что есть у нас? — грубо ответил Женька. — Свежим воздухом кормим и еще хотим, чтобы молоко было.

— Отчего молоко бывает, я раньше тебя узнал! — нахмурился директор. — Ты мне лучше скажи, кто разрешил без приказа брать резервное сено и притом так похабно?

— Я брал! — побледнев, выпалил Женька, хотя он сам еще ни разу не брал для своих коров сено из резервной скирды, оставленной на случай самых крайних и непредвиденных обстоятельств. Потихоньку брали оттуда сено телятницы. Но в конце концов это не имело значения. — Я брал! — еще раз выпалил вызывающе Женька, направляя с отчаянной решимостью свою низкорослую кобыленку на большого, провисшего над тяжестью седока директорского коня.

— А ты знаешь, что за это под суд можешь пойти? — выкатывая глаза, повысил голос директор.

— А куда идти, если скот передохнет? — тоже повысил голос Женька.

Оба с каждой минутой разъярялись все больше, теснили лошадьми друг друга, забыв, что их могут видеть и что со стороны они выглядят весьма комично: тоненький, как овечка, Женька и грузный, в своей неизменной зеленой байковой стеганке директор. Наговорив друг другу самых обидных слов, они разъехались в разные стороны.

Женька фыркал и плевался, что не мог сдержаться, вел себя, как мальчишка, бранился вместо того, чтобы потребовать от директора того, что он должен теперь сделать как директор и что должно быть ему как директору известно.

Владимир Макарович с досадой думал, что в чем-то этот мальчишка, показавшийся вначале просто перепуганным, прав и что, кажется, пришла пора разбронировать кое-какие резервы, до сих пор известные только ему.