Под ветрами степными - [30]

После мучительных колебаний первой решилась расстаться со своими косичками Нэля Бажина. Конечно, не только дамского зала, но и вообще парикмахера в совхозе не было. Мальчишки подстригали друг друга сами. Наибольший опыт в этом деле приобрел Мацнев, хотя на первых порах, когда он только набивал себе руку и отрабатывал отдельные приемы, несколько его клиентов лишились всего и ходили остриженными наголо. И тем не менее Бажина с трепетом вверила ему свою голову.

Рябов, присутствовавший при пострижении, злопыхательствовал и предсказывал, что дело завершится тем же, чем завершилось подпиливание длинноватой ножки в известной детской сказке. Девочки с ужасом и любопытством наблюдали за решительными действиями Мацнева, щелкавшего ножницами, как заправский парикмахер.

Что было дальше, никто из мальчишек не видел, но появившаяся теперь на кухне Нэля произвела ошеломляющее впечатление. Голова ее была вся в мелких завитушках и похожа на одуванчик.

Еще не улеглись страсти и восторги, вызванные ее новым видом, когда обнаружилось, что в своей комнате заперлись и не решаются показаться Таюшка Чудова и Катя Повышева. Вид у них был точно такой же, и они едва узнавали друг друга.

Посмеялись-посмеялись мальчишки, потом привыкли и стали находить, что девочки похорошели.

Порядок, который ввела Нэля на кухне, поддерживался. В девять все на работе. Суртаев со своей бригадой уже перешел помогать девочкам. Рябов тоже на днях кончает свой котлован.

После обеда к двум часам дня молодежь тянется к клубу на занятия. Стены здесь сплошь увешаны плакатами. На полках вдоль стен — разобранные узлы трактора. Занимаются все, даже маленькая очкастая Галка Поспелова. Весна будет нелегкой, потому что зяби мало.

В окно видно, как с прилепившихся к карнизу сосулек срываются, ослепительно вспыхивая на солнце, капельки воды. В ярком голубом небе, в сверкающей степи, в этой обманчивой капели вдруг почудится что-то весеннее, и тревожно замирает сердце. Но весна еще далека. Часа через два оттаявшие на солнце просветы в окнах снова туманятся инеем.

Когда кончаются занятия, полнеба затянуто багряной морозной зарей, и весь поселок с желтыми окнами домов становится похожим на красивую театральную декорацию.

После ужина все снова встречаются в красном уголке. Здесь тепло. К предстоящему в районе зимнему фестивалю репетируется своя собственная пьеса из жизни совхоза.

Если ничего не было ни в клубе, ни в красном уголке, собирались в общежитии у девочек. Иногда пели, иногда вспоминали школьные и всякие истории из совхозной жизни. Все, кажется, вошло в свою колею, на горизонте не было никаких тучек, и вдруг произошли события, все перемешавшие и перепутавшие и у пристанцев и у турочаков.

Неугомонного Владьку Суртаева отлучили за озорство от турочакской кухни. Его одноклассницы ожидали, что к ужину он явится с повинной, а Владька в это время сидел на кухне соседней пристанской половины. Изгнанника-турочака приняли здесь радушно, и он торжествовал.

Между двумя половинами девичьего общежития вспыхнула вражда. Каждая из враждовавших и не здоровающихся друг с другом считала себя абсолютно правой. На турочакской половине не могли примириться с тем, что было подорвано ценное воспитательное мероприятие в отношении Владьки Суртаева, и во всеуслышание связывали его переход на пристанскую кухню с недавно появившимися у соседок модными прическами. На пристанской половине эти высказывания вызывали бурю негодования.

Мальчишки не участвовали в ссоре. Но однажды за обедом Валя Унжакова, выражая общее мнение, заявила, что Игорь и Женька ведут себя крайне нетактично и лицемерно, показываясь в женском обществе на соседней враждебной половине, хотя они оба прекрасно знают, и прочее и прочее.

У Игоря лицо приняло насмешливое выражение, но он промолчал. А Рябов тотчас же рассвирепел и заявил, что он показывался, показывается и будет показываться там, где ему хочется, а не там, где ему кто-то указывает.

Напрасно их ожидали к ужину. Они больше не появились. Рябов, Игорь и Володя Иванников перешли на довольствие к турочакам, где были встречены, разумеется, с восторгом. Это было громом среди ясного неба, разразившимся прямо над пристанской половиной девичьего общежития.

По вечерам через тонкую щитовую стенку слышался звонкий смех Рябова и раскатистый хохот Игоря. Ужин по времени давно уже кончился, и чего, спрашивается, им там сидеть? Как отвратительно такое вероломство! Унжакова уходила в дальнюю комнату, где нельзя было слышать, что делается на соседней половине, и молча сидела там одна.

Само собой разумеется, что при встречах не замечали друг друга, хотя в крошечном совхозном поселке натыкались друг на друга по десять раз на день. И надоело всем дуться, и все были готовы помириться и предать анафеме проклятую ссору, но никто не зная, с чего начать.

Будь мальчишки повнимательней, они могли бы заметить, что в ту минуту, когда они идут на обед, занавески на окнах пристанской половины чуть-чуть отодвинуты, а если бы они подошли еще поближе, то непременно увидели бы, что за каждым их шагом следят несколько пар внимательных глаз. Но кто мог об этом знать?