Под тремя коронами - [79]
На следующий день Иоанн подписал составленное дьяком письмо к дочери: в нем отец напоминал Елене, что в литовской земле было нестроение великое, когда было там государей много. В Московском государстве при отце Иоанна было такое же. Между Иоанном и его братьями едва ли дело до войны не доходило…
Иоанн просил Елену поговорить об этом с Александром, но от своего имени, а не от имени отца.
Александр отвечал, что тесть только и говорит, что о своих делах и молчит об обидах, которые терпят литовские люди от московских.
Уже вскоре после брака Александра с Еленой оба государя понимали, что родство было только на словах. Зять и тесть в отношениях с другими государствами действовали исходя из своих интересов. Даже совместное разрешение судебных споров на границе не получалось. Тщетно пытались съехаться судьи с обеих сторон на рубеж. То литовские не могли дождаться московских, то московские литовских…
Иоанн жаловался Елене на ее мужа: дескать, возбуждает против него Швецию и татар, посылал своих людей в Орду, подбивая ее против Москвы и Крыма. Александр со своей стороны упрекал Иоанна в отношениях с Менгли-Гиреем во вред Литве. Менгли-Гирей, в свою очередь, указывал на то, что Москва блюдет интересы Литвы в ущерб Крыму. Дьяк, читая послание крымского хана об этом, в конце в нерешительности замолчал:
— А далее, не знаю, государь, стоит ли обременять тебя тем, что пишет хан?
— Говори своими словами…
Поскольку ему, Менгли-Гирею, мисюрский султан прислал писанный и шитый, узорчатый шатер, в котором хан собирается есть и пить, то он просит прислать ему серебряные чары и два ведра серебряные же для хорошей наливки. Хан пишет, что серебряную чашу меду за твою, брата его, любовь всегда полную пить будет…
Иоанн только посмеялся:
— Горазд на выдумки крымский хан… Но подарки надо послать…
Свою позицию применительно к Александру и Литве Иоанн определил четко и ясно. Его посол передал хану:
— Если теперь Александр с тобою помирится, то ты дай нам знать; если и не помирится, то ты также дай нам знать, а мы с тобою, своим братом, и теперь на него заодно.
Вскоре положение Елены осложнилось. Если в первое время по совету родственников Александра хлопоты по обращению Елены в католичество были отложены, то уже в 1496 году ей пришлось находиться в настоящей осаде. Виленскому католическому епископу Войтеху из Рима шли указы об этом в самом требовательном, нетерпимом духе. Епископ докладывал об этом великому князю. Александра же стесняла его присяга не нарушать свободу вероисповедания жены. Решено было, чтобы первые шаги в этом направлении сделал русский. Согласие секретаря Елены Ивана Сапеги было получено, но он не был духовным авторитетом для Елены. Вот если бы митрополит, главный представитель западнорусской православной церкви… Но Макарий был неподкупен, неуязвим в своей твердости в православии… Чтобы столковаться-сладиться с ним — и думать нечего!..
Обо всем этом пасмурным мартовским днем 1497 г. Александр беседовал с епископом Табором и канцлером Сангушко… Разговор был долгим и трудным: всех троих одолевали сомнения…
Между тем, отношения между Иоанном и Александром не прерывались. Когда перед Иоанном предстали очередные послы из Литвы, он, ласково приняв их, сказал:
— Хотите ли, уважаемые паны, я угадаю, о чем говорить будете?
Посол ответил:
— Только о том, государь, что велел мне сказать мой государь, великий князь литовский, русский и жемайтский Александр…
Но тем не менее я попытаюсь угадать:
— Отдать земли, якобы захваченные нами уже после заключения мира; выслать общих судей для разбора пограничных дел; и, конечно же, требование, чтобы я помирил великого князя литовского с Менгли-Гиреем и Стефаном молдавским.
Послу ничего не оставалось, как сказать:
— Именно так, государь. Это все важные для Литвы проблемы. Но мы хорошо знаем и твою, государь, озабоченность. Большими, начальными делами для вас является, во-первых, титул государя всея Руси и, во-вторых, возведение для великой княгини Елены церкви греческого закона.
— Это так. Но в ответах своих об этих наших больших, важнейших заботах наш брат и зять Александр ничего не говорит. Он только и требует, чтобы, согласно договору, мы помирили его с Менгли-Гиреем и Стефаном, а сам договора не соблюдает. Фактически он с крестного целования выходит, принуждая Елену принять латинство.
В конце переговоров Иоанн передал через послов подарки для зятя: крест с золотой цепью, пояс, осыпанный драгоценными каменьями, и сердоликовый ларец, принадлежавший в свое время Августу Цезарю, римскому императору.
Между тем, нескончаемые взаимные претензии Александра и Иоанна все продолжались. Для Иоанна становилось понятно, что Александр не хочет строить церковь для жены, не хочет окружать ее Православными людьми. Для его было главное — не допустить открытого возмущения католического духовенства, литовских панов латинского исповедания тем, что их великая княгиня исповедует греческую веру. Со временем Иоанн стал также замечать, что и сама Елена постепенно становится на сторону мужа… Его интересы для нее стали означать большее, чем интересы и наставления отца…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Импульсивный роман», в котором развенчивается ложная революционность, представляет собой историю одной семьи от начала прошлого века до наших дней.
«Книга эта никогда бы не появилась на свет, если бы не носил я первых ее листков в полевой своей сумке, не читал бы из нее вслух на случайных журналистских ночевках и привалах, не рассказывал бы грустных и веселых, задумчивых и беспечных историй своим фронтовым друзьям. В круговой беседе, когда кипел общий котелок, мы забывали усталость. Здесь был наш дом, наш недолгий отдых, наша надежда и наша улыбка. Для них, друзей и соратников, — сквозь все расстояния и разлуки — я и пытался воскресить эти тихие и незамысловатые рассказы.» [Аннотация верстальщика файла].
Книга П. А. Загребельного посвящена нашим славным пограничникам, бдительно охраняющим рубежи Советской Отчизны. События в романе развертываются на широком фоне сложной истории Западной Украины. Читатель совершит путешествие и в одну из зарубежных стран, где вынашиваются коварные замыслы против нашей Родины. Главный герой книги-Микола Шепот. Это мужественный офицер-пограничник, жизнь и дела которого - достойный пример для подражания.
В 1815 году Венский конгресс на ближайшее столетие решил судьбу земель бывшей Речи Посполитой. Значительная их часть вошла в состав России – сначала как Царство Польское, наделенное конституцией и самоуправлением, затем – как Привислинский край, лишенный всякой автономии. Дважды эти земли сотрясали большие восстания, а потом и революция 1905 года. Из полигона для испытания либеральных реформ они превратились в источник постоянной обеспокоенности Петербурга, объект подчинения и русификации. Автор показывает, как российская бюрократия и жители Царства Польского одновременно конфликтовали и находили зоны мирного взаимодействия, что особенно ярко проявилось в модернизации городской среды; как столкновение с «польским вопросом» изменило отношение имперского ядра к остальным периферийным районам и как образ «мятежных поляков» сказался на формировании национальной идентичности русских; как польские губернии даже после попытки их русификации так и остались для Петербурга «чужим краем», не подлежащим полному культурному преобразованию.
История не терпит сослагательного наклонения, но удивительные и чуть ли не мистические совпадения в ней все же случаются. 17 августа 1914 года русская армия генерала Ренненкампфа перешла границу Восточной Пруссии, и в этом же месте, ровно через тридцать лет, 17 августа 1944 года Красная армия впервые вышла к границам Германии. Русские офицеры в 1914 году взошли на свою Голгофу, но тогда не случилось Воскресения — спасения Родины. И теперь они вновь возвращаются на Голгофу в прямом и метафизическом смысле.