Под тремя коронами - [138]

Вскоре и сейм литовский одобрил все условия договора, а король целовал крест в Вильно в присутствии русских послов на верность соблюдения всех его условий.

Однако этот вечный мир не стал даже долговечным, хотя в течение пяти лет мирные отношения кое-как и сохранялись. В это время Сигизмунд проявил себя как государь, способный направить потенциалы Польши и Литвы на благо обеих стран. Он умело лавировал, избегая нажима польских и литовских магнатских группировок и не позволяя ни одной из них достичь перевеса. В феврале 1509 г. маршалок и секретарь Иван Сапега в Кракове благодарил поляков за помощь. Ничего похожего на растерянность бывшего короля и великого князя литовского Александра и заискивание перед Польшей уже не было. Великое княжество вернуло свои позиции, завоеванные при Казимире. Страна после войны быстро восстанавливалась, хотя военные действия, в том числе и сторонников Глинского, опустошили обширные пространства западнорусских земель. К тому же нужно было содержать пять тысяч польских наемников, так как для комплектования гарнизонов пограничных замков своих дворян не хватало. Положение усугубляла необходимость выплат крымскому хану: виленский сейм согласился на совместные с поляками ежегодные выплаты по шесть тысяч коп грошей, но татары продолжали периодически показывать свою агрессивность. В августе 1510 г. они без препятствий дошли до окрестностей Вильно. Но Великому княжеству и Польше в конце концов удалось согласовать свои действия и в апреле 1512 г. крымчаки наголову были разбиты под Вишневцом. Вместе с тем становилась более эффективной законодательная деятельность рады панов. Были приняты установления о вдовьей доле, об оплате судей, о конфискации имущества изменников. Великий князь утвердил привилеи Киевской, Волынской и Полоцкой землям. Хотя сложностей хватало. В конце 1509 г. был сорван Виленский сейм: в связи со смертью виленского воеводы Николая Радзивилла-старшего началась настоящая свара по поводу преемственности его поста.

В духе времени решалась и острая проблема отношения к мятежникам. С участниками восстания жестоко расправились: «и была в Литве после Глинского замятия велми великая, и панов тых имали, которые с Глинским мешкали горазд и некоторые шляхту, и мучоно». При этом на поверхность вновь выплеснулись межгрупповые распри. Победившая сторона, то есть сторонники Радзивиллов, стремилась превратить покарание изменников в расправу над всеми своими противниками и недоброжелателями независимо от их участия в мятеже Глинских. Масла в огонь подлили сторонники Глинского Федор Коллонтай, князь Лукомский, казначей Ульрих. Стремясь самооправдаться, они стали на путь оговоров. По их наветам были схвачены Мартын и Федор Хребтовичи, князь Полубенский, Альберт Гаштольд, Александр Ходкевич. Освобождены они были после длительных разбирательств только в 1511 г.

То, что Великое княжество устояло во время очередного нападения Москвы, изменило к нему отношение Польши. От претензий на унию поляки не отказались, но так прямо, как прежде, их не выражали. Теперь речь шла о более реальных вещах — взаимопомощи и военном союзе. В 1509 г. на Лидском сейме посол Польши Станислав Тарло даже попросил о помощи Великое княжество в борьбе против Молдавии, и рада панов направила добровольцев — около восьмисот всадников.

Большинство литвинов и россиян были, естественно, довольны миром, несмотря на то, что Глинские изъявляли негодование и протест. От Сигизмунда в Москву пришло письмо, в котором сообщалось, что Михаил думает бежать в степи со своими вооруженными отрядами и мстить обоим государствам. Но Глинские, в том числе и Михаил, выехали в Москву. Литва и опасалась, и жалела их. Россия не любила: как же, ляхам-приблудам и почести и города и села. Такое можно было услышать на московских улицах. Но великий князь оказывал им честь и ласку, думая, что они еще могут быть ему полезны.

Но в Литве не могли примириться с отъездом Глинского и требовали его выдачи, а Москва не без оснований постоянно высказывала озабоченность о положении Елены в Литве. После смерти мужа Елена находила утешение и успокоение в заботах о церковных и хозяйственных делах. Она не дорожила своими землями и щедрою рукою раздавала их приближенным русским людям. Как и при жизни мужа, действовала при этом осторожно: чтобы никому из недоброжелателей не дать повода упрекнуть ее в чем-либо, преимущественно через известных русских людей, которых направляла и вдохновляла.

Но главными для нее оставались заботы о церкви. Вместе с митрополитом Солтаном Елена исходатайствовала у Сигизмунда грамоту о неприкосновенности веры и церковных уставов. В ней указывалось, что она дана на основании древнего права и письменных привилегий «от предков наших, великого князя Витольда и отца, и брата нашего». Вера все больше и больше становилась главным смыслом жизни Елены. Она все больше убеждалась сама и стремилась убедить других, что православный храм — это место лучших чувств и мыслей, что в него человек несет свой ум и свое сердце, а вместе с ними должен нести и свой достаток. Поэтому светлой радостью светилась великая княгиня, когда в церквях и монастырях появлялись дорогие кованые иконы с жемчугом, серебряные сосуды, золотом шитые бархатные завесы, книги в золотых и серебряных окладах. Она тщательно готовилась и исполняла религиозные обряды. Особенно любимым ее праздником было Благовещение — один из больших двунадесятых праздников православной церкви. Согласно учению церкви, в этот день было положено начало таинственному общению Бога с человеком. К празднику вовсю вступала в свои права весна, со своими теплыми, светлыми и радостными днями. В Вильно к этому времени, как правило, все начинало новую жизнь: зацветали ранние белые, синие и фиолетовые цветы, набухали и распускались почки. К Благовещению, как правило, прилетали аисты — птицы, которые в славянских землях пользовались особой любовью и покровительством людей. Никто, даже самый отъявленный бездельник и негодяй, не позволял себе обидеть их. И они селились среди людей…