Под тремя коронами - [128]

Наступила ночь, но многие в Вильно не спали. Народ толпился вокруг великокняжеского дворца, заполнял прилежащие улицы. Ждали вестей.

Возле Александра собрались радные паны, вельможи. Михаил Глинский призывал всех не шуметь и сохранять спокойствие. Александр крестился и шептал молитвы. Но язык его переставал повиноваться, взор меркнул, рука упала… Заканчивался теплый, солнечный августовский день 1506 г.

Несколько минут продолжалось безмолвие, пока епископ виленский, стоявший у изголовья Александра, не воскликнул:

— Государь наш, король польский и великий князь литовский Александр, скончался… Своими добродетелями он без сомнения заслужил царствие небесное…

Зазвонил большой колокол костела святого Станислава. Тело короля, украшенное только диадемой и мечом, из покоев Нижнего замка перенесли в костел и растворили двери. Народ хлынул поближе к гробу, который окружили радные паны и вельможи. Певчие хором спели «Святый Боже». Елена упала в обморок и долго не приходила в себя. И потом не могла стоять, ее поддерживали священник Фома, боярыня Ряполовская, боярышни княгини.

Увидев мертвого мужа на смертном одре, Елена почувствовала будто стрела пронзила сердце и заплакала-запричитала:

— Зашел свет очей моих; погибло сокровище моей жизни… Где ты, бесценный? Почто не ответствуешь супруге? Цвет прекрасный… Для чего увял столь рано? Виноград многоплодный… Уже ты не дашь плода моему сердцу, ни сладости душе моей… Воззри, воззри на меня, обратись ко мне на одре своем; промолви слово… Неужели забыл меня? Се жена твоя… Кому супругу приказываешь? Царь мой милый! Как обниму тебя? Как послужу тебе? Где честь твоя и слава? Был королем и великим князем в своих землях, ныне мертв и ничем не владеешь. Победитель врагов своих побежден смертию… Изменилась твоя слава вместе с лицом твоим… О жизнь души моей! Не знаю, как ласкать, как миловать тебя… Из палаты красной в сей гроб переселяешься… Ах! Если б господь услышал молитву мою… Молился и ты за свою королеву и княгиню, да умру с тобою, быв неразлучно с тобою в жизни… Еще юность нас не оставила, еще старость нас не постигла… Ах! Недолго я радовалась моим другом… За веселие пришли слезы, за утехи — скорбь несносная… Почто я родилася? Или почто не умерла прежде тебя? Тогда я не увидала б твоей кончины, а своей погибели… Не слышишь жалких речей моих, не умиляешься моими слезами горькими…

Звери земные идут на ложе свое, а птицы небесные летят ко звездам, ты же, любезный, уходишь на веки от своего дома… Кому уподоблю, как назову себя? Вдовою ли? Ах! Не знаю сего имени! Женою ли? Но царь оставил меня… Вдовы старые! Утешайте меня… Вдовы юные! Плачьте со мною! Горесть вдовья жалостнее всех горестей… Боже великий, царь царей! Ты один будь мне истинным утешителем…

Стоявший рядом священник Фома вполголоса, как того требовала традиция, но так, чтобы его слышали близко стоящие, тоже время от времени, пока плакала Елена, причитал:

— Княгиня проливает слезы огненные, глас ее, как утреннее шептание ластовицы, как органы сладкозвучные.

Два дня Елена было почти невменяемой. Навалились невыносимая тяжесть и тоска. Она никуда не могла выйти из сумрачной и душной комнаты, находясь все время под попечительством и заботой Аграфены Шориной. Установилась необычная для летнего времени холодная и ненастная погода: иногда даже шел пополам с дождем мокрый снег. Только к вечеру второго дня на одно мгновение проглянуло солнце, и, его луч, будто заблудившись, из любопытства заглянул в ее окно.

Все разделяли скорбь королевы и великой княгини. Ежедневно она дважды оплакивала мужа. Придворные удивлялись: откуда столько слез берется у великой княгини?.. Однако пан Гужвинский, ненавидевший Елену, то и дело цедил сквозь зубы:

— Схизматичка…

Как только Александр умер, начался яростный спор о месте погребения. Чуть не за сабли хватались польские и литовские вельможи. Польский канцлер Лаский настаивал, чтобы тело отвезли в Краков. И, казалось, нет такой силы, которая могла бы поколебать волю поляков.

— Мы же должны уважить последнюю волю короля и великого князя, — убеждал канцлер оппонентов.

Но паны литовские требовали, чтобы король был погребен в Вильно. Поляки согласились только тогда, когда наместник смоленский Станислав Кишка, заслонив собою выход из комнаты, развел руками и сказал:

— Так знайте, панство из Короны Польской, что когда мы все будем провожать тело короля в Краков, Глинский воспользуется этим и захватит Вильно со своими русскими.

Король польский и великий князь литовский Александр был похоронен в склепе, в костеле святого Станислава в Вильно.

XXXI

Брак Елены и Александра, заключенный по политическому расчету, оказался во многом счастливым, несмотря на все препятствия и происки со стороны католической церкви, польских и литовских панов, родственников Александра. Ни многочисленные враги, ни свекровь не могли найти повод к злословию по поводу семейной жизни великокняжеской четы. Наоборот, современники говорили о согласной жизни супругов, видя в том заслугу Елены. Но в последние годы их совместной жизни сердцем Елена слышала непривычно-странное в его отношении к ней, в словах, изумлявших и даже огорчавших ее. Иногда в них была не такая интонация, которую ей хотелось слышать. Ей казалось, что он говорил и поступал по отношению к ней как-то слишком легко, без любви и даже без уважения. Огорчало, что он не догадывался, сколько тяжелых мыслей, сомнений и подозрений сеял он в ее душе.