Под солнцем Севера - [40]

Пестрый ковер цветов и теперь манил своим едва уловимым волнующим ароматом. Цвели голостебельная паррия с пурпурными цветками и розовый мытник, пестрели желтые крестовники, лютики и снежная лапчатка с цветками на стройных, удлиненных цветоносах. Синела остролистная синюха, белела в рыхлых дерновинках мохнатая крупка с розетками листьев, опушенных мелкими звездчатыми волосками. Однако разнотравье хотя и выделялось красочной расцветкой венчиков, скромные осоки и злаки играли на луговинах более важную роль — такие, например, как цветущий северный лисохвост, отливающий на солнце серовато-зеленоватыми соцветиями, и иные.

В злаково-осоковые и разнотравные ковры вплетались и немногие представители бобовых растений: остролодочник и альпийский астрагал с его голубоватыми венчиками и синей лодочкой.

Как ни много в тундре мхов, но на тундровых луговинах их было мало: они не любят долго лежать под снегом и мириться с избыточным увлажнением проточных вод. Тут встречался только вездесущий кукушкин лен (альпийский и гиперборейский) и редко — седой ракомитрий и дрепанокляд.

На мхах кое-где распластались приземистые ивушки (арктическая, сетчатая и травянистая), а из лишайников сюда очень скупо вплетались цетрарии и единственный слоевищный вырост арктической дактилины (величиной с наперсток).

Хотя такие приснеговые луговины встречаются в тундре небольшими вкраплениями и нечасто, но они с первого же взгляда останавливают внимание человека своей пестрой, правда, несомкнутой растительностью.

Во второй половине дня на нас надвинулся непроглядный туман, закрыв плотной пеленой всю местность. Мы решили воспользоваться вынужденной остановкой и легли спать.

Выйдя после отдыха из палатки, мы не узнали окружающей природы. Тундра поседела. Выпавший снег погасил наш костер. Вот так тундровое лето! Вскоре в воздухе снова замелькали, как белые мухи, пушинки. Их подхватил северный ветер, и над просторами тундры разыгралась пурга, загнавшая нас в палатку.

Коравги попросил «сказать» ему Пушкина. В окружении снежной пурги, завывающей за полотнищами палатки, я прочел пушкинские «Буря мглою небо кроет…» и «Сказку о Золотом петушке», которая так понравилась охотнику еще во время нашего омолонского похода, около горы Емих.

Около полуночи снегопад прекратился, но на смену ему снова надвинулся туман. Последние клочья тумана рассеялись около двух часов ночи, и мы немедленно выступили в поход.

Стремясь наверстать упущенное время, мы быстро продвинулись на северо-восток и в девять часов утра остановились на «ночлег» на берегу речки Мельгера-окат.

Склон долины дружно покрывали злаки. Обильно разрослась овсяницевидная арктагростис с множеством стеблей, одетых при основании остатками старых листьев и бесплодными побегами. Этот эндемик переживал пору цветения, так же как и северный лисохвост — сизовато-зеленое растение с колосовидным соцветием.

Хотя в долинной растительности явно преобладали злаки, но в их среду вкрапливалось отдельными былинками и разнотравье. Розовые цветки гвоздики с ее многочисленными, как бы ползучими стеблями чередовались с желтыми цветками крестовника и холодной арники.

Крупными желтовато-белыми цветками встретила нас ветреница Ричардсона в соседстве с темно-синими горечавками и красноватыми цветками ястребинколистной камнеломки. На мелкоземе небольшой ступеньки берега оказались головчатая валериана и крошечный северный пролом-ник. Олени к нему равнодушны, но, по сообщению Коравги, местные люди пьют настой травы при болезни горла. Сообщество трав завершала единственная растущая тут беринговская осока — серовато-зеленое растение с гибкими стеблями и коротким, словно ползучим корневищем.

Вырытая яма (глубиной почти по колено) обнажила свежие супеси, подстилаемые снизу вечной мерзлотой, а сверху прикрытые тощей дерновиной.

На водоразделах все еще простирались тундровые кочкарники. Мы и здесь поработали лопатой и увидели мерзлотный слой, углубленный на одну четверть метра.

Перегнивание отмирающих остатков растений здесь замедлено и очень затруднено. Образованию в почве перегноя препятствует и очень замедленный прирост растительной массы. Не мудрено, что в поверхностном почвенном слое вместо перегноя (гумуса) преобладает обугливание и оторфовывание растительных остатков. Появлению торфянистости благоприятствует и весен не-летнее заболачивание тундровых почв.

На стенке почвенной ямы различались сизовато-зеленоватые пятна — признаки оглееиия. Почва, прилегающая непосредственно к слою вечной мерзлоты, имела сплошь зеленую окраску.

Оглеение, вызываемое переувлажнением почвы, усиливается моховой дерновиной и торфянистым слоем, непроницаемым для проникновения в почву тепла, особенно в ее минеральный горизонт. Торфянисто-скрытоглеевые супеси характерны и для других участков пушицевоосоковой тундры.

На открытом плесе одного из тундровых озер плавал кулик-тулес. Его призывный крик, похожий на стой, слышен во многих уголках тундры.

На берегу другого озера мы чуть не наступили на гнездо кулика. Никакой подстилки под четырьмя яйцами, тупые концы которых были обращены к солнцу, не было. Покрытые темно-зелеными пятнами, они сливались с дном ямки и окружающей низинной тундрой.