Под солнцем Севера - [13]

Издали послышался шум нашего проходящего каравана. Встревоженная глухариная пара расправила крылья и, взлетая, задела ветку лиственницы концами маховых перьев. На землю упало несколько кусочков отмершей прошлогодней коры. Птицы полетели к пади по ту сторону сопки.

Коравги заметил, что глухариный ток начинается здесь с конца апреля и длится до июня. В июле — августе охотнику доводилось встречать выводки из четырех-шести птенцов.

Пахло талым снегом и весенним ветром. На вытаявших из-под снега кочках дружно тянулись к солнцу первые травинки зелени, а под ними желтели пожухлые прошлогодние листья.

Особенно заметно зеленели берега ручьев и южные скаты холмов. На краю каменистого обрыва поселилась одинокая лиственница. Ее корни проникли в трещины камня и, подобно клиньям, раскалывали горную породу, проникая в глубь щели по линии наименьшего сопротивления.

На дереве, на высоте чуть выше роста человека, мы обнаружили плотное гнездо. Свитое из тонких сухих веточек и утепленное перьями, лишайниками и оленьим волосом, оно было зажато между стволом и отходящей от него веткой. В гнезде лежали четыре похожие друг на друга птенца. Минут через десять к гнезду легко и бесшумно подлетела рыжехвостая птица величиной с галку. Накормив детей, она села невдалеке на ветку и начала чистить клюв. Голова у нее словно покрыта темновато-бурой шапочкой, легко отличимой от светло-серой спины. Вот птица проворно перелетела на другую ветку, потом живо взобралась на третью. По раскрытому веером хвосту во время полета и по другим признакам мы узнали якутскую кукшу[4]. Она или не видела нас (что трудно предположить), или просто не испугалась.

Кукша продолжала перелетать и перепрыгивать с ветки на ветку, издавая звуки, напоминавшие бормотание скворца. Присматриваясь к чему-либо, она слегка наклоняла головку. Наконец, чем-то заинтересовавшись в глубине леса, вспорхнула с ветки и с довольно громким криком «кэй!.. кэй!» скрылась. Кукша пользуется среди местного населения дурной славой за свое неравнодушие к сушеной рыбьей икре, которую нередко таскает, если вешала, где сушится рыба> плохо охраняются. В тундру эта лесная птица не залетает.

Просторные редколесья наполнялись пересвистыванием пернатых обитателей. Каждый из них громко заявлял о своем существовании и принимал участие в едином весеннем хоре.

Дробный стук невдалеке привлек наше внимание, но едва мы обернулись, как он прекратился; будто кто-то прислушивался, понравилась ли его песня другим обитателям леса. Внезапно опять возобновились частые удары. А вот и сам исполнитель — трехпалый дятел. Он с удивительной быстротой выбивал длинным клювом по сухому сучку своеобразную трель, но, увидев нас, взобрался по стволу, роняя посорку на еще темную, мало покрытую зеленью землю.

Низко над нами пролетели, шелестя тугими крыльями, девять гусей. Одного Коравги сбил влет. Мы сварили птицу и подкрепились горячей пищей. Обычно питаемся три раза в сутки: перед выходом в поход, на малом привале в пути и, наконец, утром в конце перехода.

G каждым днем сильнее пригревало солнце, и в природе замечались те или иные изменения. У тощей березки лопнули буроватые почки и из них вылезла и тянулась к свету клейкая ярко-зеленая бахромка листьев.

Ночью, спустя часа четыре после выхода в поход, мы пересекли свежий медвежий след с острыми отпечатками когтей. Встает из берлоги бурый медведь в конце апреля — начале мая. В поисках корма он иногда заходит, промышляя евражек[5], к северному пределу лесов и даже в тундру. Когда-то, в конце мая, его видели даже у Большого Баранова Камня, а медведица с двумя медвежатами разгуливала в июле в колымской уреме, близ Походска. Во время майских прогулок мишка не пренебрегает ни прошлогодними ягодами, ни корнями трав, выкопанными на обнаженных южных склонах горной тундры, ни мелкими зверьками и даже насекомыми.

Наше продвижение остановила горная речка. По ней еще плыли небольшие льдины. На одной из них сидела трясогузка и щебетала своим тонким голоском, — словно радовалась весне. Река оказалась хотя и не широкой, но глубокой, и с очень сильным течением. Куст прибрежной ивы наклонялся ветвями к бурлящей воде. На него надвинулась льдина. Кустарник исчез в воде, но льдина промчалась, и придавленная ею ивка показалась на свет невредимой. Не беда, что она кланяется каждой поджимающей ее под себя льдине, она снова выпрямится и сохранит свою неизменную гибкость.

Мы занялись рубкой деревьев и сооружением переправы. Две лиственницы с наскоро обрубленными ветвями, перекинутые через реку, заменили нам мост. По зыбкому переходу надо идти, не глядя на быстрое течение, иначе закружится голова. Согнувшись под тяжестью груза, каждый из нас медленно перебирался на другой берег. Наш «мост» прогибался на середине реки, вода перехлестывала через кладки, бурлила и сбивала с ног, а мы поочередно колыхались над потоком, стараясь сохранить равновесие и не поскользнуться. Пока мы переносили вьюки, олени были увлечены молодыми побегами пушицы, зацветающей нардосмией и другими ранними кормовыми травами.

Вскоре переправу груза и оленей мы закончили и двинулись дальше.