Под солнцем Мексики - [20]

— Здесь необычны даже белки, — вмешивается в разговор Плетч. — Уж что, казалось, может быть банальнее этого грызуна. А у нас скалистая белка по три с половиной месяца живет в пустыне без единой капли воды! Да ухитряется еще при этом сохранить беличью резвость. Раз уж зашел разговор об удивительном, я покажу сейчас вам нечто необычное.

Мы проходим не более ста шагов. Плетч подводит нас к дереву двурогой акации и торжественно произносит:

— Ручаюсь, что нигде ничего подобного вы не видели.

Мы осматриваем колючее дерево, и Плетч рассказывает о его удивительных особенностях. У основания каждого листа акации находится пара чрезвычайно крупных и острых шипов. Благодаря им акация и получила название двурогой. Полые внутри шипы служат жилищами для муравьев. Стоит только человеку или животному прикоснуться к дереву, как из шипов выходит бесчисленное муравьиное воинство, чтобы защитить дерево. У насекомых огромные челюсти. Они двигаются с большой скоростью, очень воинственны. Ни козы, ни мулы, ни какие-либо другие животные не в состоянии вредить акации. Она остается абсолютно неуязвима из-за «патриотически» настроенных муравьев. Видимо, и сами шипы служат для той же оборонительной цели. Но муравьи не только защищают дерево, они же опыляют и цветы акации.

У многих муравьев есть крылья, особенно у тех, которые готовятся к перелету на новые места обитания. За несколько дней до роения, подобно пчелам, крылатые муравьи прекращают обычную работу. Они летают, отыскивая подходящие акации для роя, собирающегося покинуть старое обиталище. Это муравьи-квартирьеры. Каким-то особым способом они передают всему рою информацию о том, что подходящая акация для нового местожительства найдена.

Деревья в Мексике часто таят в себе невидимую опасность. Встречаются на них, например, пальмовые гадюки. Вися на ветке, гадюки почти не отличимы от листьев. Сколько сборщиков кокосовых орехов заплатили жизнью за встречу с этим пресмыкающимся. Яд гадюки токсичен и быстро всасывается.

— Но хватит страхов, доктор, пойдемте-ка лучше выпьем кофе!

Всей гурьбой заходим в кафе. Это одноэтажный домик, утопающий в гуще деревьев.

За столиками сидят мужчины в белых рубахах, заткнутых за пояс белых узких брюк. На ногах сандалии. На головах широкополые соломенные шляпы. Лица их темно-коричневые, волосы, брови черны, как крыло ворона.

На стенах подвешены корзинки с благоухающими крупными красными розами и какими-то фиолетовыми цветами, похожими на фиалки. Цветы всюду — в вазочках на столах, гвоздики на стойке буфета.

Сеньорита, подавшая нам благоухающую ароматом картошку с курятиной, яичницей и всякой снедью, назвалась Эстер. У нее крупные, обрамленные длинными ресницами глаза, чуть с горбинкой нос и ровные, как жемчужины, зубы. Густая копна черных волос собрана черепаховым гребнем. Крупные кольца серег, ожерелье придают Эстер сходство с испанской танцовщицей. Для этого ей не хватает только веера и кастаньет. Именно такой, как Эстер, я и представляю себе Кармен. Сходство с ней придает и своеобразная походка. Мексиканка делает мелкие шажки, словно собираясь пуститься по кругу.

Впечатление, произведенное на нас сеньоритой, большое. Один из спутников, восхищенно покрутив головой, прикладывает сжатый кулак ко лбу и, энергично разжав пальцы в стороны, восклицает:

— Кэ ме элеве эль диабло!

Дословный перевод означает: «Черт меня побери!» Но, спохватившись, поясняет:

— Можно восхищаться стройной пальмой, роскошной орхидеей и нежной розой. Но когда все эти обаятельные качества счастливо сочетаются в одном человеке…

— …И если при этом все мы чуть похожи на сатиров… — шутливо добавляет, улыбаясь, самый старший из нас, местный врач. — Извините за сравнение, — продолжает он, становясь серьезным, — но красоту человека, по-моему, все же следует искать и в его душевных качествах.

Сколько Мексика знает поистине отважных дочерей народа, отстаивавших с оружием в руках честь и независимость Мексики! Меня поражает, почему до сих пор в парке Чепультепек не поставлен памятник из чистого золота нашим Жаннам д’Арк? Женщины, отдавшие свои сердца и жизнь за счастье родины, — что может быть краше и отважнее!

К картофелю мы обращаемся только тогда, когда он окончательно остывает.

Картофель, декорированный лимоном, красным перцем и круто наперченный черным перцем, дерет рот. Морковь, бобы и огурчики нестерпимо жгучи, будто их вымачивали в настое того же перца. Взяв в рот картофелину, как будто вынутую из углей, я катаю ее во рту и наконец проглатываю.

Из-за буфета мне удовлетворенно кивает Эстер, решившая, что московскому врачу показалось вкусным приготовленное блюдо. Заметив действие на меня перца, дон Плетч поясняет обычай пользоваться им в каждом блюде.

— Видите ли, — говорит он, энергично направляя картошку с перцем в рот, — в Мексике довольно часты желудочно-кишечные заболевания, дизентерия и летние диареи. Чтобы избежать их, тут принято широко добавлять в пищу перец. Он наилучший защитник от болезней. Советую и вам побольше перчить содержимое тарелки.

Есть, правда, этой любви к перцу и другие объяснения. Вот что написано в книге «География голода» Жозуэ де Кастро: