Под шорох наших дизелей - [28]

Шрифт
Интервал


Наших увезли в никуда. Экипаж, не веря свалившейся удаче, в смысле наступившего затишья, неторопливо разминал застоявшиеся члены, похрустывая девственным настом. Командира с Сашей Курским вскоре привезли. Часа через четыре. Живыми и невредимыми. Командир был настроен игриво и тотчас сыграл «Большой сбор». Зрелище, доложу я вам, оказалось презабавнейшим. В строю не было ни одного моряка в одинаковой форме одежды. Вариации были самые несуразные. К примеру, мятая белая фуражка, засаленный ватник и сапоги. Или – шапка с опущенными ушами, шинель, застиранные брюки от комбеза и подводницкие тапочки с дырками…и т.д. и .т.п.


НШ схватился за живот, потеряв дар речи, а командир, нарочито сдвинув густые черные брови, поспешил разрядить возникшую паузу:


- Все ясно, если сегодня я отделался НСС-ом за организацию «радио-ямы», то завтра нас всех расстреляют за мерзкий вид. Это ж надо вырядиться, как на бразильский карнавал.


-Старпом!


- Я! 

Одутловатое небритое лицо Виталика, из-под канадки которого торчала засаленная полосатая рубаха (его стиль!), в очередной раз породило брезгливую гримасу на лице командира. Во взгляде читалось – с такой внешностью только наведением порядка и заниматься! Однако, как говорится, «за неимением гербовой пишем на простой»!


- Немедленно начать приведение корабля и внешнего вида экипажа в божеский вид!


- Ясно! - ответил старпом тоном человека, страдающего неизлечимым недугом. В принципе недугов, как и слабостей, у Виталика было хоть отбавляй. Взять хотя бы курение в шлюзовой в подводном положении по три сигареты сразу, словно Волк из «Ну, Погоди!». 


- Ну, если ясно, тогда вперед!


«Банда» рассыпалась и потянулась вниз, тоскливо поглядывая на прекрасное небо, усеянное яркими звездами, и пытаясь поглубже вдохнуть живительного свежего воздуха без серных примесей и прочей гадости, ожидающей их в недрах прочного корпуса.


- Раньше кончим, раньше выйдем! - профессионально пошутил старпом, удостоившись напряженного взгляда Кэпа. 


- Боюсь, что с этим можно работать только хирургически, - заметил Буров. Не так давно, почувствовав, что от старпома, несшего вахту в ЦП, снова несет невыносимым запахом прокисшего табака, он не смог сдержаться, что было не похоже на спокойного как звероящер, начальника штаба.


- Кабанов, опять курили в шлюзовой без отрыва от вахты?


- С чего вы взяли?


- Воняет!


- Могу объяснить. Вы меня выгнали из каюты, я сплю в четвертом возле приточного лючка, дышу чистым водородом. Вот и воняет! – Судя по выражению, сам Виталик удивился, что закончил такую длинную, а главное, логически выдержанную фразу. 


- Я вас предупредил старпом, ясно?


- Ясно, ясно…


Экипаж принялся вылизывать родной корабль, доведя его до максимально возможного в удалении от базы блеска. Флотская комиссия десантировалась только во второй половине следующих суток. Это позволило боцманской команде, то бишь моим подопечным, вновь отличиться. Дело в том, что недели две назад во время зарядки АБ, которая протекала в штормовых условиях, лодка лишилась входной двери на ходовой рубке.


Зияющая дыра неприятно резала глаз, особенно когда появилась возможность взглянуть на лодку со стороны. Пока личный состав наводил «марафет» под руководством грозного старпома, группа офицеров: штурман, доктор, минер – Валера Матвеев и командир группы ОСНАЗ – Валера Малышев отправились на поиски замены злополучной двери. Шестое чувство подсказывало, что несколько плавсредств, доживающих свой век на берегу по соседству, смогут порадовать неутомимых искателей. 


Кстати, Новая Земля это поистине кладезь для потенциальных собирателей военной техники. Не один музей можно было бы сформировать, полазив по окрестностям столицы архипелага поселка Белушья Губа. Они буквально завалены грудами ржавого металла. Это кладбище техники, по которой можно проследить развитие не только Центрального полигона, но и советской автомобильной промышленности за весь послевоенный период. Никому и в голову не приходило вывозить ее для ремонта на Большую Землю ни раньше, ни тем более сейчас, когда из-за нехватки средств из Рогачева убрали даже эскадрилью Су-27 (1995). Прикрывать Баренцево море некому, точно также, как и приглядывать за собственной территорией. После аварии, имевшей место несколько лет назад, оставшийся в одиночестве вертолет уже не летает, поскольку полеты в этих местах разрешены только парами. Так что обстановка на северных рубежах архипелага до сих пор известна одному господу Богу. 


Удача поджидала нас на ржавой барже. Мы нашли идеальную дверь, которая подошла по всем статьям без какой-либо подгонки и тем более сварки. Одна беда, дверь была помечена надписью «Гальюн», причем буквы были на редкость добросовестно приварены.


Первой реакцией командира было – Издеваешься, штурман? Нас же засмеют. Ушли на корабле, а вернулись на чем? 


- Ничего подобного, пока закрасим, а в базе срежем! К тому же, когда дверь открыта, надписи не видно. Взгляните!


Учитывая дешевизну решения вопроса, командир был вынужден согласиться. 


Настал судный день. Отсеки заполнили шумные и зачастую пожилые офицеры, как выяснилось, в основном заместители флагспециалистов штаба СФ. Первым продулся доктор. Гена Зайцев встретил старого знакомого по академии и тот был вынужден признать, что лучшей организации медслужбы на Северном флоте он не встречал. Вместо ожидаемого добра на сход доктор услышал от командира твердое «нет»! Обиделся и скрылся на заснеженных просторах архипелага. Это было не лучшим решением, ведь мы стояли не в Лиинахамари. Лодка находилась в автономном плавании с ядерным оружием на борту! Гена вернулся на третьи сутки со следами легкой усталости и нахальным заявлением, мол, производил контрольный замер радиации. Шутка не прошла, как и попытка изобразить хорошую мину при неважной игре. Расположение товарищей Гена быстро вернул, передав в кают-компанию несколько «хвостов» гольца. От угощения господа офицеры отказываться не стали, а вот с командиром врачу помириться так и не удалось даже в Видяево. От расправы же Дока спас А.Н. Буров – его бывший командир на «С-4».


Рекомендуем почитать
Человек, который видел все

Причудливый калейдоскоп, все грани которого поворачиваются к читателю под разными углами и в итоге собираются в удивительный роман о памяти, восприятии и цикличности истории. 1988 год. Молодой историк Сол Адлер собирается в ГДР. Незадолго до отъезда на пешеходном переходе Эбби-роуд его едва не сбивает автомобиль. Не придав этому значения, он спешит на встречу со своей подружкой, чтобы воссоздать знаменитый снимок с обложки «Битлз», но несостоявшаяся авария запустит цепочку событий, которым на первый взгляд сложно найти объяснение – они будто противоречат друг другу и происходят не в свое время. Почему подружка Сола так бесцеремонно выставила его за дверь? На самом ли деле его немецкий переводчик – агент Штази или же он сам – жертва слежки? Зачем он носит в пиджаке игрушечный деревянный поезд и при чем тут ананасы?


Приключения техасского натуралиста

Горячо влюбленный в природу родного края, Р. Бедичек посвятил эту книгу животному миру жаркого Техаса. Сохраняя сугубо научный подход к изложению любопытных наблюдений, автор не старается «задавить» читателя обилием специальной терминологии, заражает фанатичной преданностью предмету своего внимания, благодаря чему грамотное с научной точки зрения исследование превращается в восторженный гимн природе, его поразительному многообразию, мудрости, обилию тайн и прекрасных открытий.


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.


«Жить хочу…»

«…Этот проклятый вирус никуда не делся. Он все лето косил и косил людей. А в августе пришла его «вторая волна», которая оказалась хуже первой. Седьмой месяц жили в этой напасти. И все вокруг в людской жизни менялось и ломалось, неожиданно. Но главное, повторяли: из дома не выходить. Особенно старым людям. В радость ли — такие прогулки. Бредешь словно в чужом городе, полупустом. Не люди, а маски вокруг: белые, синие, черные… И чужие глаза — настороже».


Я детству сказал до свиданья

Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.