Под самой Москвой - [32]
— Носятся по городу, как демоны!..
— А что им, а что им?..
— Боже мой, совсем ребенок!
— Провалиться им в преисподнюю!
— Да настигнет их кара аллаха!
И вдруг до меня дошли обрывки какого-то делового разговора, возможно, полицейский давал сведения репортеру:
— Уличный торговец галстуками… Лет десяти… Переходил как положено…
Нетерпеливый голос спросил:
— Машина шла с недозволенной скоростью?
После минутного раздумья первый голос подтвердил:
— Да, разумеется.
Больше я не слушала. Пробивая себе дорогу локтями, я врезалась в толпу. Передо мной стали расступаться, верно полагая, что я какое-нибудь официальное лицо.
Так я очутилась у самой мостовой, у самого того места… Только полицейское оцепление отделяло меня от него.
Между широкими спинами, обтянутыми белым сукном, я увидела пронзительно пустынный, необычно пустынный отрезок улицы и при неистовом дневном свете ночных витрин двух мужчин в белом. Они задвигали тяжелую заднюю дверь санитарной машины.
Она тут же двинулась, втягиваясь в пробитый уже дюжими полицейскими коридор среди гудящего, визжащего стада у светофора. Светофор мигнул зеленым оком. С воем облегчения первые машины устремились в брешь…
Через несколько минут все приняло свой нормальный вид. Ожила улица, на разные голоса завел свою ночную песню город. Зашуршали машины, завизжали сирены, а вдали временами слышалось как бы неумолчное стрекотанье швейной машинки.
ХАМСИН — ВЕТЕР ПЯТИДЕСЯТИ ДНЕЙ
К ленчу в отеле миссис Маргарет Конвел спустилась уже готовая к выезду: мы отправлялись к пирамидам, и на ней был «костюм для пустыни». Белые шорты, спереди со складочкой, заглаженной навечно и такой острой, что ею можно было порезаться. Белая блузка без рукавов. Белые туфли на пробковой подошве. И соломенная мужская шляпа с двумя козырьками спереди и сзади. Наш попутчик, молодой инженер Миша Кузнецов сказал, что точно такую шляпу носил его прадедушка в Одессе. И называлась она интересно: «здравствуй — прощай».
Зной ощущался как вязкая масса, в которую влипаешь целиком, так что в легкие не попадает ни глотка воздуха. Эта масса полупрозрачна. Можно видеть, но сквозь какую-то пелену, зыбкую и горячую.
Оазис кончился так внезапно, мы были совершенно не подготовлены: это оказалось сильнее, чем можно было предполагать…
— Я чувствую, как кровь закипает у меня в жилах, — сказала спокойным голосом миссис Конвел.
— Такого не бывает. Это всего лишь образное выражение, — ответил Кузнецов, который жил здесь уже два года и не знал, когда уедет. — И вообще это еще цветочки на пороге пустыни, — добавил он.
«Порог пустыни» — это было сказано точно. Он очень хорошо ощущался. По ту его сторону — побережье с неистовыми субтропическими красками, огромный город, разбежавшийся по каменистому плато, райское место — дворец Рас-эт-Тин в пальмовой роще, среди цветущих ярко и крупно кустарников.
По эту сторону — только необозримое песчаное пространство, знойное марево, в котором смутно, непонятно, далеко или близко, вырисовываются очертания ступенчатых пирамид.
Юноши в архаичных костюмах кочевников подвели нам верблюдов под нарядными седлами, обитыми красным бархатом с золотой бахромой, как в ложе Большого театра.
Верблюды опустились на колени, и мы взобрались на роскошные седла, показавшиеся нам опасно неустойчивыми. Я поискала подпругу, но не нашла. Замыкающего верблюда нагрузили бурдюками.
— Вода! — многозначительно объяснил Ам-Рами, мрачноватый пожилой араб в белой чалме, возглавлявший наш маленький караван.
Это звучало внушительно… Нам предстояло путешествие в пустыне.
Двое юношей — погонщики верблюдов — были важны и молчаливы, словно служки в мечети. Мы уже познакомились с ними. Старший Муджахид, студент, и младший — Рахман, мойщик заправочной станции, сыновья Ам-Рами.
Непривычная валкая верблюжья поступь вызывала тошнотворное ощущение, как перед приступом морской болезни. Но мы держались стойко. От усилий сохранить равновесие и достойный вид, от однообразия песков, от того, что пирамиды не приближались и не отдалялись, казалось, что мы уже очень давно двигаемся так и углубились чуть не в сердце пустыни. Это ощущение усиливалось тем, что, оглядываясь, мы уже не видели ни города, ни зелени: удивительным образом все утонуло в песчаном море.
Постепенно я приноровилась к своеобразной тряске, как приспосабливаются к морской качке. Верблюды шли сами собой, не требуя ни управления, ни кнута, ни шпор…
Неожиданно что-то изменилось вокруг нас — впереди, внизу, вверху… Ярко-синее небо затянулось легким сероватым туманом, сквозь который проступало солнце линялого голубоватого цвета. Можно было подумать, что туман прорван в одном месте и в дыру с неровными краями видно голубовато-серое небо. Туман в нем сгущался на глазах. Пирамиды вовсе исчезли из виду. Совсем близко перед нами небо сливалось с землей, и оттуда на нас бежали дымные тучи пыли и леска, окрашенные золотистым, словно там, внутри них, что-то горело удивительным золотистым пламенем.
Из-под копыт верблюдов вырывались облака такого же золотистого оттенка, и я увидела, что все вокруг приобрело этот неопределенный, оранжево-золотистый с зеленоватым цвет. С каким-то страхом я заметила, что на песке ни верблюды, ни наши фигуры не отбрасывают больше тени.
В апрельскую ночь 1906 года из арестного дома в Москве бежали тринадцать политических. Среди них был бывший руководитель забайкальских искровцев. Еще многие годы он будет скрываться от царских ищеек, жить по чужим паспортам.События в книге «Ранний свет зимою» (прежнее ее название — «Путь сибирский дальний») предшествуют всему этому. Книга рассказывает о времени, когда борьба только начиналась. Это повесть о том, как рабочие Сибири готовились к вооруженному выступлению, о юности и опасной подпольной работе одного из старейших деятелей большевистской партии — Емельяна Ярославского.
Ирина Гуро, лауреат литературной премии им. Николая Островского, известна как автор романов «Дорога на Рюбецаль», «И мера в руке его…», «Невидимый всадник», «Ольховая аллея», многих повестей и рассказов. Книги Ирины Гуро издавались на языках народов СССР и за рубежом.В новом романе «Песочные часы» писательница остается верна интернациональной теме. Она рассказывает о борьбе немецких антифашистов в годы войны. В центре повествования — сложная судьба юноши Рудольфа Шерера, скрывающегося под именем Вальтера Занга, одного из бойцов невидимого фронта Сопротивления.Рабочие и бюргеры, правители третьего рейха и его «теоретики», мелкие лавочники, солдаты и полицейские, — такова широкая «периферия» романа.
Повесть о замечательном большевике-ленинце, секретаре Московского комитета партии В. М. Загорском (1883–1919). В. М. Загорский погиб 25 сентября 1919 года во время взрыва бомбы, брошенной врагами Советского государства в помещение Московского комитета партии.
Роман посвящен комсомолу, молодежи 20—30-х годов. Героиня романа комсомолка Тая Смолокурова избрала нелегкую профессию — стала работником следственных органов. Множество сложных проблем, запутанных дел заставляет ее с огромной мерой ответственности относиться к выбранному ею делу.
Широкому читателю известны романы Ирины Гуро: «И мера в руке его…», «Невидимый всадник», «Песочные часы» и другие. Многие из них переиздавались, переводились в союзных республиках и за рубежом. Книга «Дорога на Рюбецаль» отмечена литературной премией имени Николая Островского.В серии «Пламенные революционеры» издана повесть Ирины Гуро «Ольховая аллея» о Кларе Цеткин, хорошо встреченная читателями и прессой.Анатолий Андреев — переводчик и публицист, автор статей по современным политическим проблемам, а также переводов художественной прозы и публицистики с украинского, белорусского, польского и немецкого языков.Книга Ирины Гуро и Анатолия Андреева «Горизонты» посвящена известному деятелю КПСС Станиславу Викентьевичу Косиору.
«Прометей революции» — так Ромен Роллан назвал Анри Барбюса, своего друга и соратника. Анри Барбюс нес людям огонь великой правды. Коммунизм был для него не только идеей, которую он принял, но делом, за которое он каждый день шел на бой.Настоящая книга — рассказ о прекрасной, бурной, завидной судьбе писателя — трибуна, борца. О жизни нашего современника, воплотившего в себе лучшие черты передового писателя, до конца связавшего себя с Коммунистической партией.
Всё своё детство я завидовал людям, отправляющимся в путешествия. Я был ещё маленький и не знал, что самое интересное — возвращаться домой, всё узнавать и всё видеть как бы заново. Теперь я это знаю.Эта книжка написана в путешествиях. Она о людях, о птицах, о реках — дальних и близких, о том, что я нашёл в них своего, что мне было дорого всегда. Я хочу, чтобы вы познакомились с ними: и со старым донским бакенщиком Ерофеем Платоновичем, который всю жизнь прожил на посту № 1, первом от моря, да и вообще, наверно, самом первом, потому что охранял Ерофей Платонович самое главное — родную землю; и с сибирским мальчишкой (рассказ «Сосны шумят») — он отправился в лес, чтобы, как всегда, поискать брусники, а нашёл целый мир — рядом, возле своей деревни.
Стекольщик поставил новые окна… Скучно? Но станет веселей, если отковырять кусок замазки и … Метро - очень сложная штука. Много станций, очень легко заблудиться… Да и в эскалаторах запутаться можно… Художник Генрих Оскарович Вальк.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Что будет, если директор школы вдруг возьмет и женится? Ничего хорошего, решили Демьян с Альбиной и начали разрабатывать план «военных» действий…
В этой повести писатель возвращается в свою юность, рассказывает о том, как в трудные годы коллективизации белорусской деревни ученик-комсомолец принимал активное участие в ожесточенной классовой борьбе.
История про детский дом в Азербайджане, где вопреки национальным предрассудкам дружно живут маленькие курды, армяне и русские.