Под ризой епископа - [30]

Глебов тоскливо повернул голову к окну.

— Говорите же! Учтите, деваться вам некуда только чистосердечное признание может смягчить вину. Ведь ясно, что не из простого любопытства вы пошли на преступление и читали чужие письма. Предупреждаю, будете запираться — наказание будет строже.

— Вы меня сразу…

— Не мы, это суд решит.

— Да неужто под старость лет… Ведь у меня хозяйство, дети. Избави бог… — запричитав Глебов.

— Отвечайте, за что избили Шубину? — перебил Ковалев, — Что вы ходите вокруг да около.

Комсомольцы, затаив дыхание, слушали вопросы уполномоченного.

— Я не бил, упаси бог, — выдавил после раздумья задержанный.

— Кто бил? За что?

— Как видно, решили поучить ябедницу.

— За то, что справедливо пожаловалась на вас?

— Да.

— А как же суд, свидетели?

— Подкупили их, — глухо произнес Глебов.

— Вот это уже похоже на правду. А теперь про письмо рассказывайте, — Ковалев выложил на стол перед Титом Титовичем развернутый треугольник.

— Я же вам сказал, гражданин начальник, путаница это какая-то. Все, что знал, я уже рассказал.

— Неправда.

— Отсохни у меня руки-ноги, — поклялся Глебов.

— В последний раз спрашиваю — будете говорить всю правду или нет? Хозяева-то ваши сейчас спят в теплых кроватях, а вы, прислуживая им, попались с поличным. Придется вас пока задержать. Не назовете их имен, будете отвечать вдвойне за укрывательство. Это, надеюсь, я вам объяснил понятно?

— Д-да, — выдавил Глебов приглушенно, — п-попался, как мокрая ворона в суп, за какие-то бумажки. Вы уж меня простите, граждане-товарищи, вовек не послушаю боле никого. Упаси бог!

— Иван, — подозвал Ковалев секретаря ячейки, — запряги, пожалуйста, лошадь, а я тем временем подготовлю материал по задержанию. Увезете арестованного в ГПУ, там у него будет возможность поговорить наедине с самим собой. Может, образумится.

ПУШИН КЛЮЧ

Я очень жалею, что не задержал того «фокусника». Как впоследствии оказалось, это был один из связных Фокея Плотникова, бродячий агитатор ИПЦ, занявшийся безобидным на первый взгляд ремеслом.

Из рапорта чекиста.

Ковалев чувствовал, что без Фроси ему теперь жизнь — не в жизнь. Но Быстров явно недоволен, ему не нравится, когда у его молодых сотрудников появляются сердечные дела. Да и на селе жителям рот платочком не закроешь. Эти мысли, как всегда, долго не давали заснуть ему.

Фрося обычно засыпала первой. Вот и сейчас голова ее покоится на его плече. А Димитрию все, еще не верится — такая красивая женщина рядом с ним. Его мучают сомнения, не дают ни сна, ни покоя. Он осторожно высвободил из-под Фросиной головы руку, Фрося недовольно зашевелилась. Крепко обняв, она прижалась к нему. Сейчас он все выяснит. Разбудит ее и скажет. Сейчас же. Он решительно снял с себя Фросины руки и громче, чем следовало, позвал:

— Фрося, проснись, пожалуйста.

— Что, Митенька? — испуганно открыла глаза Фрося.

— Я давно хотел тебе сказать… смелости не хватало. А сейчас скажу, только ты не обижайся. Я, конечно, тебе не пара красотой, но ты могла бы согласиться… стать моей женой? — он замер, ждал ответа.

Фрося приподнялась, склонилась над ним. Удивительный неповторимый запах густых волос упавших на лицо, пьянил Димитрия. Вот теплая капля упала ему на лоб, вторая… И Фрося, вздрагивая всем телом, стала целовать его. Она целовала губы, нос, шею, грудь. Порыв чувств давил Димитрия почти непосильной тяжестью, но на душе его делалось все легче и светлее. Потом они долго лежали молча, обессиленные и счастливые.

— Митя, завтра воскресенье, будет гулянье на лугах, на Пушином ключе. Вся округа туда соберется. Пойдем? Пусть теперь все знают, что мы любим друг друга, и не будут шушукаться за углами. Мы ни у кого ничего не воруем. Ну, как, согласен?

— Пойдем, обязательно пойдем, Фрося! — ответил Димитрий, не открывая глаз.

То, что Ковалев увидал на Пушином ключе, напомнило ему ижевскую ярмарку, на которой он однажды побывал по долгу службы. Только не было балаганов с фокусниками и шумных торговых рядов. Но было также многолюдно и шумно. Девушки и парни большим кругом водили хоровод, лилась игровая песня. Чуть подальше подвыпившие мужики и бабы плясали под хрипловатую гармошку. Но больше всего шума и народа было вокруг татарской борьбы на поясах[25]. Там то и дело раздавались подбадривающие выкрики и громкий смех.

Не успели еще Димитрий и Фрося спуститься с горы, как их заметили. Иван Назаров крикнул:

— А ну, парни, качнем уполномоченного!

Шумная ватага окружила молодую пару. Вскоре Димитрий взлетел в воздух.

— А ну еще разок! — кричали парни, — Еще!

— Хватит, ребята, упаду — дров много будет, — отбивался Ковалев.

Потом Иван предложил сфотографироваться на намять. Пока он устанавливал свой «фотокор»[26] на треногу, долговязый Николай Широбоков рассаживал всех на траве. Он уже чисто говорил по-русски, не так, как зимой. Ждать пришлось долго. Фотограф, видимо, был неопытный. Он то подтаскивал треногу к усевшимся, то снова отодвигал ее. Наконец затвор фотоаппарата щелкнул, и все с облегчением вздохнули.

В это время к снимавшимся подошел председатель сельсовета Саблин. Его широкоплечую моложавую фигуру Ковалев заметил издалека.