Под радугой - [36]

2

Перебирая близких людей и знакомых, Кеслер остановился на друге детства Эле Гринберге, который работал в Биробиджане.

В 1928 году, когда в Биробиджан стали съезжаться первые переселенцы, Эля Гринберг написал Кеслеру, что тоже едет туда, едет с женой и четырехлетней дочуркой.

К Эле Гринбергу и ехал Кеслер.

Кеслер отошел от окна и вошел в свое купе. Оба его попутчика, командир и краснофлотец, сидели, склонившись над шахматной доской. Жена командира уже лежала, завернувшись в одеяло, и следила за игрой.

Перевес, видимо, был на стороне краснофлотца. Во всяком случае он весело проговорил, оторвавшись от шахматной доски:

— Ну, как? Скоро Биробиджан?

Тогда и командир поднял глаза на Кеслера.

— Вот увидите, — сказал он тоже весело, очевидно, забыв, что его «белые» оказались в трудном положении. — Прямо-таки город вырос…

— Да! — отозвалась жена командира. — Я помню, всего несколько лет назад, когда мы здесь проезжали, было скучновато… Лишь кое-где освещенное окно да одинокий деревянный вокзальчик…

Теперь в окне вагона мелькали огоньки, приближались, их становилось все больше.

3

На дверях квартиры Гринберга висел большой замок. От этой закрытой двери на него повеяло отчуждением, холодным равнодушием, как если бы кто-то спросил у него: «Чего ищешь? Что ты здесь оставил?»

Моросил дождь.

Чтобы избавиться от этого ощущения, Кеслер постоял еще немного, потом нарочно медленно пошел прочь. Он шел по улице. Вокруг высились стройки. Люди взбирались на верхние этажи по лесам, копошились в глиняных ямах, укладывали фундаменты, возводили стены, крыли крышу, выравнивали, чинили мостовую, прокладывали деревянные тротуары. В одном месте уже заканчивали каменный дом, в другом только еще начинали класть стены. В центре города возвышался новый красивый вокзал. Экскаваторов Кеслер не увидел, башенные краны не простирали своих стрел над стенами домов. Небоскребов тоже не было, а весь разбросанный город выглядел как сплошной строительный лагерь.

Кеслер зашел в школу. Он застал здесь только учителей — учебный год должен был начаться через несколько дней. Узнав, что он американский писатель, несколько учителей предложили ему пожить у них до приезда Эли Гринберга. Он согласился.

Первое время дожди не прекращались. Блекли краски. Гринберг с женой все не возвращались. Целые дни Кеслер гулял по городу. По ту сторону реки он видел окутанные туманом сопки и горы.

Потом дожди прекратились. Ясными вечерами огромный оранжевый диск солнца бросал какие-то необыкновенные розово-лиловые лучи на реку, задерживаясь на голубых вершинах.

Сопки с их ярко-фиолетовыми краями постепенно погружались в вечерний сумрак.

Проходя мимо дома, где жил Гринберг, Кеслер поглядывал на двери его квартиры.

В один из таких дней Кеслер увидел на ступеньках крыльца девочку лет двенадцати-тринадцати. Ему показалось, что эту девочку он несколько раз встречал на закате на мосту через Биру. Насколько ему помнится, она сидела на приступочке и рисовала акварелью сопки и лепившиеся на их склонах домишки.

Неужели это дочь Гринберга? Вечером Кеслер нарочно еще раз пришел на мост, широко раскинувшийся над рекой. На городском берегу высокие деревья парка заслоняли ярко-красные лучи заката. Берега отражались в спокойной глади воды. Бира словно поглотила весь небосвод, пламенеющий на западе, перистые облака, отливающие то розовым, то голубым и неподвижно висевшие в небе.

Девочка была, как всегда, на мосту, она сидела и рисовала.

Кеслер тихо подошел к ней сзади, посмотрел на ее голову с подстриженными черными волосами, на согнутую спину. За ее плечами он увидел полотно с изображенным на нем солнечным закатом, отраженным в воде, и, похожими на верблюдов на коленях, освещенными сопками. Словно почувствовав на себе чей-то взгляд, она отняла кисть от картины и обернулась к Кеслеру. Из-под ног скатился камешек и упал в воду. Взгляд Кеслера смутил девочку. С минуту они молча смотрели друг на друга.

— Экскьюз ми, — произнес он по привычке, но тут же спохватился. — Это не ты сидела сегодня у дверей, где живут Гринберги? Ты им кем-нибудь приходишься?

— Да, — довольно холодно ответила девочка. — Я Фира Гринберг. А что такое?

Она сказала это совсем как взрослая. Зато Кеслер почувствовал себя очень неловко, когда ответил:

— Я друг твоего отца. Меня зовут Кеслер. Я и приехал к твоему отцу.

Так как она молчала, он добавил:

— От отца ты никогда не слыхала моего имени? Кеслер, еврейский писатель из Америки…

— Нет, — ответила девочка, — никогда не слыхала..

Она минуту подумала, и только тогда на ее продолговатом личике появилось действительно детское выражение. Она пожала плечами и сказала:

— Наверно, папа забыл…

Солнце зашло. От поблекшей воды, от побледневшего неба потянуло прохладой. Из-за сопок выглянул молодой месяц. По реке протянулись серебристые дорожки.

— Ну что ж, пойдемте, — как старому знакомому, сказала девочка. — Могу вам дать ключ.

Шагая с ним рядом, Фира рассказала, что отец и мать на курорте, что они уже едут обратно — прислали телеграмму с дороги. А она, Фира, пока нет родителей, живет у подруги.

— А вы живете у одного учителя из нашей школы, — неожиданно добавила Фира. — Я несколько раз видела, как вы шли туда.