Под парусом - [12]

И легче стало бы на душе у Антона, и не вертело бы его волчком на лавке. А так остались в распоряжении Антона лишь "зараза" с "занудой" да убийственное:

— И-и-и!! Зеленый! И кто тебя сделал такого?

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

В руках у Антона руль и парус…

"Дя" Гриша сидит посреди лодки, сосет цигарку и всматривается в синюю даль, прищурив большие серые глаза…

Сколько раз дя Гриша видел это море?! Сколько раз оно готово было поглотить его вместе с его яликом "Константином"? Сколько раз, может быть, дя Гриша уже "отходную" себе читал, железной рукой сжимая руль?!

Об этом знает только дя Гриша…

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Какая же это зануда парус развязывала?! Эх!.. (И длинный "вздох".)

Это Антон.

Плохо развязали парус… Один конец его затянут узлом… И неладно идет лодка; не всем парусом ветер забирает.

Дя Гриша цедит:

— Моряки! Майнарить надо!

"Майнарить" — означает убрать парус. В данном случае убрать, чтоб натянуть как следует. А майнарить в море, при изрядном ветре — это штука не легкая, да и не безопасная… Но приходится: кто ж выйдет в открытое море с неисправным парусом… Да уж не дя Гриша, конечно. Он не "портач" и не "зеленый" — ему это не к лицу…

— Майнарь, хлопцы!

Дррр!

И парус уже в лодке.

Движения ловкие, быстрые, уверенные!

Раз! Раз! Раз!

— Поправь конец! И-и-и! (Вздох: "Дама!")

Ррррраз!

И снова трепещет над головой полотно, надутое сердитым ветром!

— Прямо! В море! "Откроем" Аю-Даг — и назад.

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Мчится "Константин", с волны на волну перескакивая…

И таким маленьким кажется этот "Константин" по сравнению с синим морем безбрежным… И все мы такие малютки, малютки. Даже дя Гриша, серогубый, седоусый, меднолицый дя, — и тот малюсенький…

…Плещут белые барашки о лодку…

Хлюп! Хлюп!

И все.

… Айда! Айда!

И трепещет белое полотно в жаркой дрожи и рвется, бессильное, из железных рук Антона…

…Айда! Айда!

— Открыли Алупку! Четыре версты от берега!

— Держи на буек [2]! Во-о-он белым флажком в волнах трепещет! Там "татарские" крючки на камбалу!

— Ай!

Нас окатило соленым дождем. Это Антон нарочно "окрестил" нас, "зеленых", разрезав носом волну.

— Не взяли ковша воду выливать, разини! Случается ведь, что зачерпнешь воды!

Дя Гриша подмигивает Антону: зачерпни, мол! Пускай отведают!

Но Антон не хочет: не стоит поначалу пугать:

— Как-нибудь другим разом!

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

А берег как на ладони! Весь тут! Вот он!

— Смотрите! Вон за Алупкой гора голубеет! Это Аю-Даг! Медведь-гора у Гурзуфа! Отсюда верст тридцать пять — сорок. Это его "хвост"! Сейчас всю откроем.

— Ничего, не мутит?

— Нет.

— Иных мутит.

Через несколько минут "открыли" мы Аю-Даг, гору-великан, что медведем разлеглась за Гурзуфом, уткнув морду в самое море.

— Поворачивай! Восемь верст от берега! Майнарить будем?

— Нет! Зачем майнарить? И так повернем!

Это довольно рискованно — переводить парус при ветре, в открытом море, не спуская его…

— Ну, хлопцы! Рррраз!

Раз-раз-раз!

И уже с другой стороны бьется в руках у Антона полотнище!

Мчимся к берегу!

…Ай-да! Ай-да!. . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Майнарь, хлопцы!

…Несколько взмахов весла — и мы у берега!

— И совсем не страшно!

Антон:

— Приходите еще, можно страшней исделать!

1924

Перевод А. и З. Островских.

[1] Повозка. — О.В.

[2] Знак, где поставлены сети или другая рыбацкая снасть. — О.В.

Бережком!.. Бережком!.

— До Ялты?! Да верст, должно, двенадцать! Вот так вдоль пляжа до вон той будки, а потом направо в гору тропка лезет виноградниками… Так по этой тропке выйдете на шоссе и по шоссе, по шоссе… до самой до Ялты… Тут недалеко… По пути Никитский сад… А от сада уже и Ялту видать… Часика за два там будете. Еще до вечера…

Ну, пошли!

Бросили прощальный взгляд на парк в Гурзуфе, где отдыхал Пушкин, на дом, где он жил у генерала Раевского, на Аю-Даг.

Пошли, пошли! Вдоль пляжа, а потом тропинкой через виноградник! Пошли!

И двинули…

Если прямо вперед смотреть — дорога. Это еще ничего…

А вот если вверх голову задрать, — солнце, крымское солнце! Это уже "чего"… Ох, знали бы вы, как оно печет! И особенно тогда печет, когда вам надо идти пешком двенадцать верст (крымских верст), а вы уже взбирались на скалы, искали пушкинский платан, ходили в его дом и перемерили все улочки Гурзуфа в поисках хоть какой-нибудь захудалой субтропической клячонки, чтоб отвезла вас в Ялту.

Ох, как оно печет! Голова пухнет! Язык вываливается…

А ноги?! Словно они на заржавленных "шалнерах"… Гудят, скрипят и не хотят… Идти не хотят…

Пошли! Пошли! Оно, знаете, пешком еще и лучше. Все увидишь! Едешь-то быстро — так многого и не разглядишь, а пешком — там остановился, тут присел — и все как на ладони… Да и не так уж это и далеко! Каких-то там двенадцать верст! Ну, два часа… Подумаешь?! Пошли!

Да идем же! Идем…

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Идем… Идем… Идем…

И все тебе видно… Тут остановился, там присел…

Двенадцать верст?! Пустяк?!

— Здрасьте!

— Здрасьте!

— Сколько верст до Ялты?

— Да верст так пятнадцать, а может, и больше!

— А до Гурзуфа?

— Да верст пять.

Вот тебе и на! Хорошая арифметика… От двенадцати верст отнимешь пять, выходит пятнадцать! Ну-ну!

Пошли дальше.