Под нами бездна - [29]

Кельсий чаще всего великодушно соглашался с критикой, что-то переделывал в песнях. Но это не утешало Аспирина. Он все время в чем-то обличал Верных, и даже Байкал. Чертил какие-то графики, оси координат с синусоидами, уверяя, что бездна, на краю которой они зависли, не так уж безобидна и действует на людей не всегда во благо: бездна она и есть бездна!

Если Аспирин заходил далеко и портил застольный разговор, кто-нибудь напоминал ему, так и не дождавшемуся предательства среди Верных, что тот может покинуть Байкал первым, в порядке исключения, без всяких обид. Это успокаивало спорщика. Затихая, он уверял, что не уедет, пока не закончит писать книгу. Намекал, что близок к какой-то потрясающей разгадке входа в байкальские информационные поля и каналы.

Однажды он пришел к Москвитиным среди ночи, принес полрюкзака исписанной бумаги и просил ее надежно спрятать. Тайком от него Федор прочел несколько страниц текста, туманного и нудного, обидев своей непорядочностью жену. Как-то пятеро Верных, собравшись, уже сидели за столом.

Ждали последнего, Аспирина. Федор, под впечатлением прочитанных страниц «романа», сказал друзьям:

— Братцы, Аспирин шизует. Его же лечить надо!

Ему казалось, что он высказал нечто настолько важное, что должно было всех потрясти. Но Верные проявили к его словам странное равнодушие. Москва повторил сказанное настойчивей.

Тогда Кельсий, как-то странно усмехаясь, рассеянно ответил, что они все здесь слегка шизуют — Байкал действует.

Граф, вздыхая и почесываясь, тихонько выругался:

— Вот ведь, зараза! Влезет в душу, да туда, куда и сам не заглянешь, найдет слабинку и так все вывернет…

— Да вы что? Тоже крыша простреливает? — возмутился Федор. — Как хотите, но я-то нормальный!

Все внимательно посмотрели на него и вдруг рассмеялись.

— Чо балдеете? — вскрикнул Москва. — Морда у меня в саже или говорю что не так?

— А туриста на прошлой неделе бил в здравом уме? — ухмыльнулся и захихикал Упырь.

Федор вскочил с места с побагровевшим лицом:

— Я же говорил! — стал азартно оправдываться. — Пилит по шпалам… Через каждые два шага плюет да харкает, харкает да плюет. Откуда мне знать, что ему в горло залетела муха? Я же после и извинялся, и на лодке его подвез, и рыбы дал…

Хихикая и хитро щурясь, Упырь перебил:

— Кому в здравом уме придет в голову ударить незнакомого за то, что на землю плюнул?..

Шизуешь!

— Да вы чо, сговорились? — Москва сверкнул затравленными глазами. — Весь берег в окурках, банки, бутылки, газеты! Как еще этих грязных тварей учить? Вы же сами говорили — мордой их, мордой!

Графин, Блуда и Упырь хохотали, глядя на Федора Москву.

— Хватит! — оборвал травлю Кельсий. Выглянул в раскрытое окно, прислушался: — «Ветерок» стрекочет. Наверное, Аспиринчик!

Кельсий перевел разговор на другое. Федор же весь день был сам не свой, раздумывая над причиной странного смеха за столом. Не могли же все разом свихнуться. Перед отъездом на кордон напрямик спросил Блуду:

— Что вы ржали? Уж кто бы другой, но ты с Графином, да и Упырь тоже… Праведники хреновы.

Разве я шизую?

— Ты мышкуешь! — жестко ответил друг.

— Это как?

— Без инициативы работаешь. Спихнул с рук дело — и к себе, в норку… Федька Мышь! — усмехнулся Блуднов и расхохотался вдруг.

Федор стерпел насмешку, спросил настойчивей:

— Я что-то неправильно сказал про Аспирина?

— Все ты сказал правильно. Умен!.. Медкомиссию он прошел. Работу свою делает лучше тебя…

Через некоторое время жители деревни, где жил Аспирин, стали рассказывать, что лесник в морозы бегает по берегу полураздетым. Потом донесли, что тот едва не поджег свой дом.

Федор сходил на его кордон и напрямик рассказал Аспирину все, что о нем говорят за спиной.

Друг, рассмеявшись, вполне логично заявил, будто таким образом укрепляет здоровье, и пустился в рассказы о русичах времен колонизации Сибири, которые удивляли иностранцев и инородцев своей невосприимчивостью к холоду и голоду, а теперь вот изнежились. На вопрос о пожаре Аспирин стал пространно рассказывать о сибирской чуди и о русских старообрядцах, сжигавших себя, о древнейших арийских традициях. У него же попросту загорелись рукописи, лежавшие на плите.

Через год, в крещенские морозы, Аспирина нашли на берегу мертвым, в телогрейке, в ушанке и в трусах. Он упал с железнодорожного моста и разбился. Приехавшая на похороны сестра рассказала, что признаки нервного расстройства у брата начались еще во время учебы. Ему рекомендовали отдохнуть вдали от городов. При покое и уединении он мог прожить долгую и полноценную жизнь.

Письма последних лет показывали, что место жительства Аспирин выбрал неудачно. Рядом с могилой Тунгуса появился еще один холмик…

Граф — Валерка Орлов, крестьянский сын, испорченный городом, сначала был самым сильным и самым устойчивым против алкоголя. Он никогда не пьянел и не терял головы, чему Федор, так и не научившийся пить культурно, завидовал.

К началу девяностых Граф стал не только напиваться, но и опохмеляться с утра, да так, что пару дней был нетрудоспособен. Потом была война в Приднестровье. От лесников туда поехал холостяковавший Графин. Верные делали его работу.