Под маской англичанина - [19]

Я приверженец действия срока давности. Срок давности — это исходный, древнейший принцип правосудия. Не только потому, что прошедшие сорок или пятьдесят лет не позволяют более доказывать, как это точно было, но и потому, что уже нельзя восьмидесятилетнего привлекать к ответственности за то, что сделал тридцатилетний. Это два различных человека, хотя у них одинаковые имена.

Дело Хёфера дало волю столь многим эмоциям, потому что оно рассматривалось как симптом того, что не произошло переработки нацистского времени.

Бурке писал: "You can not indicta who lenation" ["Нельзя обвинять всю нацию"]. К сожалению, это верно. То дело, в котором столь многие — одни более, другие менее — принимали участие и содействовали ему, в то время каким-то образом и из добрых побуждений, пусть и из ложных побуждений — его невозможно полностью ликвидировать. Теперь это часть немецкой или всеобщей истории и его так и следует рассматривать. Люди ведь вымирают, я бы даже сказал — слава богу, включая и меня.

ПОДТВЕРЖДЕНИЕ

Сим удостоверяю я, Себастьян Хаффнер, что вышеизложенное интервью имело место в этой форме 19 февраля 1989 года.

Берлин, 2 февраля 1990 года [подпись Хаффнера]

Парадоксальная жизнь

Автор: Уве Соукуп

Редко какая книга, ещё до того, как читатель держит её в руках, проходит столь запутанный и полный приключений путь, как "История одного немца" Себастьяна Хаффнера. Потому едва ли удивителен тот неожиданно большой отклик, который нашла эта книга и которая обратила взгляд общества на столь переплетённую и полную приключений жизнь автора. Однако и лишь немногие книги имели в жизни их автора столь огромное значение: "История одного немца" спасла её автору жизнь, помогла найти ему в конце концов убежище, позже новую родину, дала ему новую профессию, если кратко: она превратила молодого немецкого беженца по имени Раймунд Претцель в Себастьяна Хаффнера. Всё это произошло в 1939–1940 гг. в Англии.

Этот Себастьян Хаффнер, родившийся ещё в 1907 году, стал известен немцам лишь в пятидесятые годы — в качестве скорее маленького и упитанного англичанина с высоким лбом, высоким голосом и коротко подстриженными усами, который был желанным гостем студии в воскресной передаче Вернера Хёфера "Международные утренние встречи" с "шестью журналистами из пяти стран". Для англичанина — Хаффнера представляли там как корреспондента английской газеты "Observer" в Германии — он правда говорил на довольно хорошем, очень хорошем, если не сказать: на отличном немецком языке. Едва ли кто знал тогда, какая судьба у этого немца некогда была в Англии. Что было за душой у этого англичанина, который говорил на немецком языке безо всякого акцента, публике никогда не объяснялось.

Постепенно британец становился немцем-британцем, и лишь в шестидесятые годы постепенно отпала приставка "британец". Что же некогда происходило с "британцем Себастьяном Хаффнером", знала быть может пара посвященных, меньшинство. И возможно точных деталей и вовсе не хотели знать в стране, которая примерно в это же время приготовила постыдный приём для Марлен Дитрих при её первом после войны появлении в родном Берлине, которая также сбежала от Гитлера и получила прозвище "предательница".

И Хаффнер тоже думал, что он лишился расположения немцев. "Международные утренние встречи" Хёфера, национальное учреждение с международной командой и таким образом представлявшее собой нечто вроде предтечи "ток-шоу" немецкого телевидения, были для Хаффнера как раз идеальной возможностью после его фантастической журналистской карьеры немца в Англии теперь для преуспевания в качестве англичанина в Германии. Так почти незамеченным Себастьян Хаффнер обосновался в публицистике той страны, которую он некогда скрытно покинул. Бежать он был вынуждён потому, что любил "неправильную" женщину, а она ожидала от него ребёнка. Для нацистов эта любовь была преступлением: осквернением расы. Уже по этой причине Хаффнер не был готов примириться с теми отношениями в Германии, которые господствовали в ней с 1933 года.

Вскоре после своего возвращения в Германию в 1954 году Хаффнер получил регулярную колонку в "Die Welt" и писал корреспонденции в консервативный берлинский "Christ und Welt". В это время он приобрёл славу поборника холодной войны. Однако лишь через несколько лет он атаковал заплесневевшую республику шестидесятых и конфронтационный курс федерального правительства по отношению к ГДР в иллюстрированном "Stern". Это привлекло огромную известность из-за ежедневных колонок Хаффнера в журнале и множества очень популярных исторических анализов, в числе которых — о Пруссии, о Парижской Коммуне, о Первой мировой войне, о германской революции 1918 года и о Второй мировой войне.

Тем, что ему причинили немцы — естественно, не все — когда он молодым человеком был вынужден покинуть свою родину, он никогда их не попрекал. Лишь однажды у него кончилось терпение, тоже в "Stern", когда Вилли Брандта снова стали попрекать тем, что тот во время войны перешёл к противнику и носил норвежскую форму. "Мы всё-таки проявили лучшее политическое суждение, мы приобрели жизненный опыт, мы сохранили непредвзятое отношение к внешнему миру; нам нечего утаивать или сожалеть о чём-либо; мы познали, как выглядит Германия извне и сможем лучше понять, когда она снова начнёт сходить с рельс — и своевременно потянуть за тормоз. Это немножко больно — когда вынужден всё это говорить недвусмысленно. Возможно, нас следует упрекнуть в том, что мы раньше этого не говорили. Однако тогда, после 1945 года, не хотелось побеждённым, голодающим людям давать ещё и нагоняй. А позже проявляли такт и охотно позволяли забыть происшедшее. Однако теперь оказывается, что возможно мы были чересчур тактичными и что прошедшее не настолько миновало, как думают" — так высказался он в 1965 году несколько не по-британски, но тем самым и более впечатляюще.