Под маской альтер-эго - [27]

Что-то разлетелось вдребезги, и я услышал голос Бекашева. Он говорил так, как будто хотел перейти на крик, но всё же с трудом себя сдерживал.

– Мы боялись пространства, но смогли его победить и теперь легко преодолеваем межзвёздные расстояния. Мы боялись времени, но одолели и его и теперь умеем путешествовать в прошлое. Чего мы страшимся сейчас? Лишь собственного тела. Нашей немощной плоти. Нашего слабого мозга, – судорожный вздох. Продолжил он чуть спокойнее. – Моя сестра учится на космолётостроителя. У них на факультете сто десять специальностей. Когда она поступала, их было на двадцать меньше. Тридцать лет назад их было всего восемь. И учиться ей надо более десяти лет. Чтобы построить один корабль, необходимо несколько тысяч узконаправленных инженеров. Техника настолько совершенна, что мы уже стали недостойны её. Объекты современной физики просто непостижимы для нашего мозга. И мы вынуждены использовать тупые компьютеры…

– Я слушал твой доклад…

– Так послушай ещё раз! – Бекашев опять заводился. – Мы достигли вершины своих биологических возможностей. Уже сегодня учёные – не вполне необходимые придатки к машинам. Медицина может вылечить любую болезнь, но мы болеем. Наше ручное оружие может уничтожить гору, но чтобы его поднять, нужна силовая броня. Посмотри на свой техногенный мир, человек! Даже по сравнению с простейшим калькулятором каждый из нас ущербен… Изя, ответь мне на единственный вопрос: почему, имея такие возможности, мы элементарно не можем сделать лучше самих себя? Только не надо нести бред о возможных последствиях. Я сегодня до тошноты наслушался этих козлов из совета.

– Потому что пока мы этого не можем…

– Не путай слова. Не хотим. И ты об этом прекрасно знаешь. Мне нужны лишь несколько разрешений и неделя времени. И идеальный генетический материал. И я знаю, что мне никто и никогда этого не разрешит сделать… Быть в разы сильнее, в разы умнее и жить в разы дольше… Неужели я хочу навредить человечеству?

Не сказав больше ни слова, Бекашев выскочил из комнаты отдыха и покинул помещение, больше в тот день не появившись.

– Идиот, тебя посадят до конца жизни! – Кац стоял посреди лаборатории, с виду спокойный, но раздувающиеся ноздри показывали, что он готов взорваться. Бекашев, отвернувшись, копался в одном из многочисленных шкафов. – Ты знаешь, чем по закону караются несанкционированные экспедиции во времени. Тем более в запрещённые области.

– Это не экспедиция, а краткий визит. И если ты будешь меньше об этом кричать, быть может, правосудие на время ослепнет и оглохнет.

Я тогда только пришёл и начал переодеваться. Не совсем понимал, о чём идет речь, но и круглым дураком не был…

– Или помоги мне… и всему человечеству. Или не мешай, – с этими словами Бекашев вышел из комнаты.

Кац вздохнул. Весь его боевой пыл куда-то делся.

– Кто же тебе ещё поможет, – прошептал он, направляясь к выходу.

В тот момент он стал похож на старого мудрого еврея из анекдотов. Да, был когда-то такой вид творчества. Нам, не таким умным, как вы, он нравился.

– Куда он? – спросил я, когда Изя проходил мимо меня.

Зам усмехнулся и глазами показал куда-то вверх и в сторону. Я проследил за его взглядом. На стене, над входом в бытовку, висело большое фарфоровое распятие, повешенное давно и неизвестно кем. Раскинувший руки – почти обнажённый Христос. Может, это и богохульство, но даже мне, мужчине, он и его поза всегда казались поразительно сексуальными. Склонённая голова, полусогнутые колени, поджарый торс… Живи я в Средневековье, меня бы сожгли трижды.

А еще я всегда удивлялся необычайному сходству Иисуса с Бекашевым: такое же измождённое аристократическое лицо, аккуратная бородка… Даром что сын плотника, а профиль интеллигентный.

– Идеальный генетический материал… – тихо проговорил Кац.

Я долго пытался вернуть челюсть на место. Благо никто не видел моих неудачных попыток. И именно тогда я впервые перекрестился. Неумело, конечно.

Второй раз в своей жизни я перекрестился через два часа. Можно сказать, вошло в привычку.

Дверь открылась, и в лаборатории появились её руководитель и его заместитель. Кац вёл Бекашева под руку, словно больного. Впрочем, вид у последнего действительно был неважнецкий. Всего его била дрожь, руки по-старчески тряслись, глаза бессмысленно и бездвижно куда-то смотрели.

– С ним всё в порядке, – тихо проговорил Изя, – нервы немного сдали.

Что случилось с Бекашевым в Древней Иудее, я узнал через неделю. Всё это время наш руководитель в отделе почти не появлялся, пропадая у темпоральной установки.

И что странно, куда-то исчезло большое фарфоровое распятие. В полку атеистов прибыло.

Я пришел на очередное ночное дежурство. Несмотря на позднее время, Бекашев был в лаборатории. Он сидел за столом в комнате отдыха. Перед ним стояла наполовину опустошённая бутылка водки.

– Садись, – нетрезвым голосом пригласил он меня к богатому застолью. Я сел. – Пью-то я редко… – Бекашев тупо разглядывал бутыль, – так что ты не думай…

Конечно, ничего такого я и не думал.

Александр налил и выпил. И некоторое время молчал. Вдруг он всхлипнул и закрыл лицо трясущимися ладонями.