Под крылом - океан - [23]

— Цель вижу! Разрешите работу? — запросил Махонин.

— Работу разрешаю!

Зеленоватая стрела вошла в разворот, нацеливаясь острием на снующий в белой кипени конус мишени. Короткие секунды стремительного сближения.

— Сработал двумя! — быстрый доклад Махонина.

Одна за другой отделились снизу от машины еле заметные, как пороховые палочки, учебные бомбы. Они летели плашмя и, в первые мгновения кажется, наперегонки с самолетом. Но чем круче становилась траектория их снижения, тем заметнее было видно отставание от самолета. По мере приближения к цели бомбы выравнивались в вертикальное положение и, словно обретя собственное зрение, одна чуть выше другой, как в боевом порядке, свистели под крутым углом в самое острие буруна. Сдвоенный всплеск! Один за другим взметнулись в месте падения оранжевые облачка разрывов. Будь это не учебные, а боевые бомбы, не видать бы больше боцманской команде своего конуса.

— Хорошо сработал! — передал Вязничев. — Разрешаю заход на посадку!

— Заход на посадку! — доложил Махонин.

Машина приближалась к кораблю с тем, что и на взлете, громом стартующей ракеты. Струями подъемных двигателей поднималась водяная пыль, и вокруг крыльев самолета играли на солнце до самой посадки радужные ореолы.

Не успел Махонин отрулить машину для подготовки к повторному вылету, как на корабле объявили тревогу.

— Освободить полетную палубу! Семьсот первому, ноль тридцать пятому на вылет! — поступила команда по корабельной трансляции.

Длительный поход — это не значит бесконечное созерцание океанских просторов. Особенно когда корабль приходит в район учений. Море для него тогда что для солдата поле боя. И он в центре сражения. Вводные идут одна за. другой.

Один из эпизодов, в плане учения — воздушный бой. Но любая тревога, будь то на суше или в море, — это всегда тревога на сердце: «Неужели случилось?»

— Нам? — Миловидов еще ни разу не вылетал с корабля по тревоге. Он находился вместе с Глебовым в специальном кубрике.

— Нам!

И по тому, как подхватило Глебова, с какой сосредоточенностью он засобирался, на ходу застегивая «молнии» летного костюма, Миловидов понял — дело серьезное! Тысяча вопросов: куда? зачем? На земле обычно ставят задачу, а потом поднимают в воздух. Здесь даже спросить нет возможности: и самому некогда, и не у кого — все бегут, только ноги мелькают по трапам. Да и спрашивать необязательно. Он — ведомый! У него одна задача: держаться ведущего! Главное — не отстать!

Миловидов выскочил на полетную палубу следом за Глебовым.

— Взлетаем! Задача в воздухе! — крикнул тот на ходу, бегом направляясь к своему самолету.

С виду трудно было ожидать от него такой проворности.

Вязничев наблюдал за взлетом Миловидова. Металлический звон двигателей отдавался в корпусе корабля, отражаясь от надстройки, казалось, до острия последней антенны.

Машина приподнялась на стойках, точно выпрямляясь в сгибах шарниров, чуть подалась назад, на хвостовое оперение, отделяясь от палубы передним колесом. Потом, качнувшись, поочередно правыми и левыми колесами. Будто последовательно поднимала каждую из своих палубных опор на ступеньки в небо.

В верхней точке подъема машина начала медленное движение вперед. А через несколько секунд в той стороне, куда ушел самолет, остался только размытый шлейф реактивного следа.

— Пара в сборе! — доложил Глебов. — Задание?

Им тут же передали:

— В зоне обнаружения — два посторонних!

— Понял!

— Разрешаю маневр для атаки! — В голосе полковника Вязничева жесткость боевого приказа.

— Выполняю!

Задача Глебова перехватить «противника» на дальних подступах к кораблю.

И сразу включилась в работу группа наведения.

— Цель номер один! Азимут… Дальность…

Миловидов слушал информацию, и было ясно, что «противник» маневрирует, пытаясь сорвать атаку истребителей, прорваться к крейсеру.

Хорошо, что впереди идет Глебов. Он за время своих походов не один раз поднимался в небо по тревоге и знает, что делать.

— Повнимательней! Сближайтесь! — предупредили с корабля. — Азимут… Дальность… Сошлись в групповую…

И «противник» тоже готовился к отражению атаки истребителей.

Миловидов увидел их впереди себя в разрыве облаков. Они шли на встречных курсах значительно ниже, так что издали и не было заметно их движения. Будто плашмя лежали два белокартонных силуэта на сером глянце стола.

— Семьсот первый, впереди наблюдаешь? Ниже под курсовым двадцать!

— Наблюдаю.

Одного взгляда было достаточно Миловидову, чтобы определить по конфигурации, что это были за самолеты.

— «Ласточки»! — сказал он, не называя позывного Глебова: и так поймет.

— Свои! — также без позывного ответил ведущий, Но бой, хоть и учебный, оставался боем.

— Семьсот первый! Цель вижу! Прошу работу! — передал Глебов повеселевшим голосом.

— Разрешаю визуальный контакт! — в тон ему ответил Вязничев.

— Понял!

Глебов перешел на пикирование с правым креном. Вслед за ним, не разрывая строя, снижался Миловидов. «Ласточки» косо скользили в боковой раме фонаря, плаврю и бесшумно, будто их протягивали вперед невидимой нитью.

Они разошлись правыми бортами, а через несколько секунд уже шли одним курсом. Глебов увеличил скорость, легко сократил разделявшую самолеты дистанцию.