Под кожей - [94]

Через сорок пять минут она стояла, скорчившись, в траве за солтбернской парковкой и тужилась, пытаясь опорожнить желудок. Рот ее был растянут во всю ширину, с кончика языка капала слюна, но, когда струя рвоты, наконец, рванулась наружу, то ударила она в нос, извергаясь, точно газированная подлива, брызгами и пузырями из узких ноздрей. С минуту Иссерли думала, что задохнется до смерти или блевотина прожжет себе путь через слезные протоки и польется из глаз. Впрочем, то были панические заблуждения, а спазмы вскоре утихли.

Когда все закончилась, Иссерли дрожащими руками свинтила крышечку с большой бутылки «Аква Вита» — воды, надо полагать. Бутылку она купила вместе с «Куриным рулетом», просто на случай, если незнакомая еда не пойдет ей впрок. Она сильно подозревала, что так и будет, однако решила дать «рулету» честный шанс. Загадку безопасной еды сегодня разрешить не удалось. Пробы и ошибки позволят ей понять, чем она может питаться без риска для жизни. Пока же она присосалась к пластиковому горлышку бутылки, глотая успокоительно чистую жидкость.

С голода она не помрет. В полях растет картошка; фермеры рассыпают по ним репу для овец; на деревьях вызревают яблоки. Все это вполне пригодно для потребления человеком, что и доказывают каждодневно мужчины фермы Аблах, сходясь в столовку. Пища, конечно, скудноватая, но выжить поможет. А со временем ей удастся отыскать и продукты, которых она пока и представить-то себе не может, еду, которая напомнит деликатесы ее детства, позволит ощутить истому, довольство, сытость.

Где-то здесь она есть, в этом Иссерли не сомневалась.

Ведя машину назад, к своему укрытию, Иссерли с испугом увидела на узкой лесной дороге водселя, который, беспорядочно размахивая руками, призывал ее остановиться. Не полицейский — стопщик, очень взволнованный, почти приплясывавший посреди дороги. Иссерли попыталась объехать его, однако он прыгнул ей чуть ли не под колеса, растопырив руки и заставив ее нажать на тормоз.

Экземпляр оказался крупным, молодым, из-под его кожаной куртки выпирали великолепные мускулы, но вот лицо у него было совершенно ошалелое.

— Простите! Простите! — вскрикивал он, лупя ладонями по капоту и не сводя с Иссерли умоляющих глаз. — Мне позарез нужно было вас тормознуть!

— Прошу вас, освободите дорогу! — крикнула она сквозь ветровое стекло и, пытаясь напугать его, снова включила двигатель. — Я не беру пассажиров!

— Моя малышка рожает! — взревел он в ответ, указав толстой рукой в какую-то не видимую за лесом точку. — Ради бога! Я уже сто пятьдесят гребаных миль отмахал, осталось всего пять!

— Я не могу вам помочь! — крикнула Иссерли.

— Иисус задолбанный Христос! — скривился он и хлопнул себя ладонью в лоб. — Да я вас пальцем не трону! Просто сидеть буду и все! Хотите, свяжите меня и нож к горлу приставьте. Что хотите делайте, — моя малышка рожает! Я стану отцом!

Поняв, что он от нее не отстанет, Иссерли открыла пассажирскую дверцу и впустила его в машину.

— Спасибо, — смиренно поблагодарил он. — Вы человек что надо.

Шона, думал он. Держись, Шона.

Иссерли не ответила, но рывком, так что заскрежетала коробка передач, сдернула машину с места. Пять миль и она от него избавится. И если она будет молчать, возможно, и он тарахтеть не станет.

Через несколько секунд водсель хрипло произнес:

— Сказать вам не могу, как для меня это важно.

— Все в порядке, — отозвалась, не отрывая взгляд от дороги, Иссерли. — Вы только не мешайте мне машину вести.

— Я ее так люблю, — сказал он.

— И хорошо, — согласилась Иссерли.

— Она позвонила мне нынче ночью, когда я уже спать завалился, на моей буровой, сечете? «Джимми, — говорит, — у меня схватки начались. На неделю раньше. Я понимаю, до дома добраться ты не успеешь. Ну, хоть знать будешь.» Я из моей буровой вылетел, как ракета!

— Правильно, — сказала Иссерли.

Пауза. Машина тащилась по дороге на обычной ее скорости в сорок пять миль. Иссерли, правда, казалось, будто деревья пролетают по обе стороны от нее, сливаясь одно с другим, — впрочем, и она не могла не признать, что пустая дорога впереди выглядит почти неподвижной.

— А вы не можете ехать малость пошибче? — спросил, наконец, водсель.

— Еду, как умею, — огрызнулась Иссерли. И тем не менее, надавила ногой на педаль акселератора. А затем, чтобы отвлечь его от мыслей о скорости, спросила: — Это ваш первый ребенок?

— Ага! Ага! — восторженно подтвердил он. И, глубоко вздохнув: — Бессмертие.

— Прошу прощения?

— Бессмертие. Вот что это такое, сечете? Бесконечная цепь младенцев, сквозь всю историю, сечете? Всякий там треп насчет загробной жизни это, по-моему, чушь собачья. Вот вы в нее верите?

Выговор у него был такой, что Иссерли удавалось расшифровывать лишь отдельные ключевые слова, а последний вопрос и вовсе остался для нее непонятным.

— Не знаю, — ответила она.

Но его было уже не остановить. Судя по всему, водселя этот вопрос волновал — даром, что сам же он его и задал.

— Свободная Церковь говорит, мой мальчонка ублюдком будет, — пожаловался он, — потому как мы с малышкой не обженились. Ну что это за херотень, а? Пещерные чуваки, сечете?