Под грузом улик. Неестественная смерть - [13]

увлечены уходом за собой. Бедолага! В итоге он будет похоронен в Голдерс-Грин. Я видел его всего раз или два. Он старался создать впечатление, что знает все обо всем. Я удивился выбору Мэри, хотя понимаю, что чертовски мало ее знаю. Когда грянула война, она только окончила школу и жила в парижском доме. Вернулась, когда я уже поступил на военную службу. Ухаживала за ранеными, занималась общественной работой, так что мы почти не виделись. Она тогда увлекалась теориями, как сделать мир правильным, и нам не о чем было разговаривать. За ней ухаживал некий пацифист — как я понимаю, отменный красавец. Затем я заболел, потом получил отставку от Барбары, и мне больше не хотелось тревожиться о сердечных делах других, а после с головой погрузился в алмазное дело Аттенбери, и вот результат: я очень мало знаю свою сестру. Но похоже, что ее вкусы в отношении мужчин изменились. Мать говорила, что в Кэткарте было обаяние. Это, как я понимаю, означает, что он привлекал женщин. Ни один мужчина не объяснит, как это удается другому мужчине. Но мама обычно всегда права. Что там с документами жертвы?

— Их здесь очень мало, — ответил Паркер. — Есть чековая книжка отделения «Кокса» на Чаринг-Кросс, но она новая и мало что дает. Держал там небольшие суммы для удобства, когда приезжал в Англию. Тратил на себя — расплачивался за отели, с портным.

— Больше никаких банковских книжек?

— Полагаю, все его важные документы в Париже. У него там квартира где-то у реки. С парижской полицией мы на связи. Еще у него есть комната в Олбани. Я просил ее закрыть до моего приезда. Хотел прокатиться туда завтра.

— Да, это правильно. Как насчет бумажника?

— Бумажник нашли. В нем около тридцати фунтов в разных купюрах, карточка виноторговца и счет за бриджи для верховой езды.

— Никакой корреспонденции?

— Ни строки.

— Ни строки… — повторил Уимзи. — Как я понимаю, он был из тех, кто не хранит писем. Инстинкт самосохранения.

— Да. Кстати, я спрашивал слуг по поводу его писем. Те подтвердили, что он получал их изрядное количество, но никогда не оставлял. Сколько писал сам, они не знают, поскольку Кэткарт бросал их в почтовый мешок, который относили на почту и вскрывали только там, или отдавал в руки почтальону, если тот приходил. Но складывается впечатление, что писал он не особо много. Горничная утверждает, что в мусорной корзине не находила ничего, что свидетельствовало бы об обратном.

— На редкость ценные сведения. Постой! Вот его вечная ручка. Очень красивая, в золотом корпусе. Смотри, совершенно пустая! Правда, не представляю, какой из этого следует вывод. Кстати, нет ни одного карандаша. Это мне подсказывает, что ты ошибся, предположив, что он писал письма карандашом.

— Я ничего не предполагал, — мягко возразил Паркер.

Лорд Питер отошел от туалетного столика, взглянул на содержимое шкафа и перевернул пару-тройку книг на прикроватной полке.

— «Харчевня королевы «Гусиные лапы», «Аметистовый перстень»[8], «Южный ветер»[9] (Наш юный друг очень верно придерживался типажа.), «Хроника кадета Кутра»[10] (Только этого не хватало!), «Манон Леско»[11]. Хм! Есть еще что-нибудь в этой комнате, на что мне стоит взглянуть?

— Пожалуй, нет. Куда хочешь направиться дальше?

— Вниз. Постой, чьи здесь еще комнаты? Эта, помнится, Джеральда. Хелен сейчас в церкви. Вот и заглянем. Пыль здесь, конечно, вытирали и сделали ее непригодной для осмотра.

— Боюсь, что так. Но я не смог бы выставить герцогиню из ее собственной спальни.

— Разумеется. Вот окно, из которого кричал Джеральд. На каминной решетке, конечно, ничего нет — огонь с тех пор разводили. Интересно, куда Джеральд подевал то письмо — я имею в виду от Фриборна.

— Никому не удалось вытянуть из него ни слова по этому поводу, — произнес Паркер. — Старый мистер Мерблс пытался выяснить, но ничего не добился. Герцог настаивает, что он его просто уничтожил. Мерблс считает, что это абсурд. И это справедливо. Если герцог хотел выдвинуть обвинения против жениха сестры, ему бы потребовались доказательства своих утверждений. Или он, как один из тех римских братьев, хотел просто провозгласить: «Как глава семьи, я запрещаю ваш брак, и этого достаточно»?

— Джеральд добрый, приличный, порядочный, хорошо воспитанный выпускник привилегированной школы — и невозможный осел. Но не думаю, что у него настолько средневековые повадки.

— Но если письмо у него, почему бы его не предъявить?

— А действительно, почему? Письма от однокурсников и друзей из Египта, как правило, не компромат.

— А нельзя ли предположить, — осторожно начал Паркер, — что в письме содержится… упоминание о давнишней… э-э-э… любовной связи твоего брата… и он не хотел, чтобы о ней узнала герцогиня.

Лорд Питер помолчал, рассматривая ряд обуви, и наконец ответил.

— Это дельная мысль. Бывали интрижки, хоть и незначительные, но Хелен раздула бы из этого пожар по максимуму. — Лорд Питер присвистнул. — И все же, когда дело попахивает виселицей…

— Неужели, Уимзи, ты полагаешь, что твой брат допускает возможность виселицы?

— Думаю, Мерблс ему достаточно недвусмысленно это объяснил.

— Так-то оно так. Но неужели он и впрямь считает — пускай исключительно в воображении, — что английского пэра можно повесить на основании косвенных улик?