Под чужими звездами - [41]
В этот вечер Ольсен долго мне рассказывал о себе. Это был добрый товарищ, умница и правдолюб.
Прошло десять суток. Отбыв свое, мы вышли на дорогу, не успев даже посмотреть город. Полисмен сопровождал нас.
— Шагайте, шагайте! Назад даже не оглядывайтесь. Вздумаете вернуться — схватите по два года, — сказал он.
— Благодарим за разъяснение, мистер шериф, — вежливо приподнял свою шляпчонку Ольсен.
— Я не шериф, обезьяна! А совет мой прими к сведению. Не езди в вагонах без билета.
Но мы двигались к западу прежним испытанным способом, цепляясь за проходившие составы товарняка.
Когда сводило животы от голода, забредали на фермы. Чаще нас прогоняли, порой и собак натравливали. Иногда попадалась работа. Дня два-три мы крепко трудились и опять — в путь. Старательно обходили подозрительные местечки, где нас могли зацапать полицейские.
Раз за Солт-Лейк-Сити мы шли весь день по пустынной местности. На горизонте виднелась длинная цепь сиреневых гор, а ближе темнел большой лес. Ветер рвал кепку с головы, заставляя плотнее кутаться в пиджак. Темнело. Неяркие звезды выступили на бледно-синем небе. Почти все поля были убраны и сиротливо чернели. От этого становилось еще тоскливее на душе. Мы очень устали, но идти-то было нужно. Мы с проклятиями продолжали шагать и шагать, стараясь согреться на ходу. Совсем стемнело. Казалось, черный мрак охватил весь мир. Но вот вдали показался робкий огонек. Все больше и больше разгораясь, он манил и подбадривал нас. Казалось, что он уже совсем близко, но только через час мы подошли к костру. Вокруг него сгрудилась пестрая компания бродяг.
— Здравствуйте, друзья!
Никто не ответил. Лишь один чуть заметно кивнул, уступая место возле себя. Я сел, вытянув усталые ноги. Костер то горел ровно, то искрами взметывался в черноту неба, когда негр, единственный в этом сборище, подбрасывал хворост.
Бродяги молчали, и в этом молчании чувствовалось равнодушие и враждебность. Одни лежали боком к огню, другие сидели, безучастно глядя на костер. Первым заговорил мой сосед, судя по одежде, шахтер, крупный, с грубоватыми чертами лица. Он напомнил мне дядюшку Дюшана. Вероятно, в рабочих людях, независимо от национальности, есть что-то общее, роднящее их. У него были такие же, как у дядюшки Дюшана, крепкие руки и серьезные глаза. Выколотив пепел из трубки, он пророкотал:
— Друзья! Мистеры и синьоры! У меня есть предложение. Раз уж господь соединил нас у лесного камина, давайте сообща поужинаем. У кого что есть, выкладывайте в общий котел. У меня найдется хлеб и мясо.
С этими словами шахтер вытащил из своего мешка, сильно смахивающего на наволочку, хлебцы и завернутый в тряпочку кусок бекона.
— Правильно, мистер… мистер…
— С вашего разрешения, Чарльз Бевил.
— Правильно, Чарльз! — подхватил оживившийся Ольсен, доставая и наш общий запас — банку сгущенного молока и мешочек кукурузной муки, подаренный нам сердобольной фермершей.
Бродяги обернулись к Чарльзу. Человек с подслеповатыми глазами поставил рядом с нашим мешочком банку тушенки и пакетик столетних галет. Другой, весь черный от угольной пыли (ехал на угольной платформе), высыпал зеленую фасоль и хлеб.
— А «быки» не заявятся? — опасливо спросил кто-то.
— «Быки» давно дрыхнут со своими бабами, — ответил черноволосый парень в клетчатой ковбойке и желтых высоких сапогах. Он держался отдельно от всех, видимо, стесняясь, что ничего не может дать в общий котел.
У всех других в этой пестрой компании хоть что-нибудь да нашлось Среди собранных продуктов лежал гусь, заманчиво поблескивая жиром. Это уже была роскошь невиданная, и хозяина деликатно не спрашивали, как он добыл гуся. У негра оказалась сухая картошка. Парень в ковбойке притащил в брезентовом ведре воду. Ведро было новенькое, видимо, стащил его на ферме. Огромная алюминиевая кастрюля, правда, изрядно помятая, принадлежавшая запасливому негру, приняла в себя часть продуктов. Пошли также в дело чашки, кружки и банки из-под консервов.
Получился недурной суп, попахивающий дымом и пересоленный, но зато горячий. Гусь, поджаренный со всех сторон, был отличный. Чарльз Бевил, признанный за старшего, под внимательным взглядом всех разделил его на равные кусочки. Он же поровну разлил кофе, правда, немного жидковатый, но гораздо лучше тюремного пойла.
— Отлично! — уничтожив свою порцию, похлопал себя по животу старый бродяга в живописных лохмотьях. — Теперь бы покурить.
— Не отказался бы ежедневно так пировать. — Разомлевший парень в ковбойке подал старику сигарету.
— Мы во время великого похода в Вашингтон так же действовали, — задумчиво проговорил Чарльз. — На привалах готовили, а ведь нас были тысячи. О, то было славное время!
— Я помню этот поход! — оживился кривой бродяга, взмахивая руками, отгоняя прилетевшего откуда-то жука. — Две недели мы шагали. Нам дали работу в УГР — управлении гражданских работ, но платили гроши…
— Добились чего-нибудь?
— Мало чего. Профсоюзные субчики изменили. Стакнулись с джентльменами-хозяевами и предали рабочий класс. Вот теперь бы сорганизоваться. Только профсоюзные боссы трусят. Если бы коммунисты взялись за дело…
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.