Под часами - [9]

Он стоял перед полками, задрав голову, — сколько непрочитанного, накупленного по знакомству в закрытых для широкой публики магазинах большого города. Боже мой, боже мой, и все пишут и пишут, достают и достают, и его потом «достают» — все тащут на сцену. — Ради престижа? Заработка? Или наступил ренессанс театра?

Он рассмеялся вслух. Закашлялся. Стащил с полки двумя руками огромную шикарную книгу «Русские сезоны» и поплелся к дивану…

«Все делали спектакли в спешке, и всем не хватало трех дней. И у Дягилева были те же проблемы, и пока театр будет жить, будут жить эти проблемы: костюмы не готовы, декорации не дописаны, денег не хватило, свет не такой, как хотелось. Герой бездарен и заменить некем… а если бездарен я сам?..» Он вспомнил рассказ своего приятеля, который, только готовясь стать художником, пришел со своими работами к одному маститому спросить у него: получится ли из него художник. Тот посмотрел и не стал оценивать работы. Он сказал ему: знаешь, наступит день в твоей жизни, когда тебе захочется уничтожить все, что ты сотворил и у мереть. Только умереть… от неудовлетворенности и стыда за все содеянное на холстах, оргалитах, картонах, бумагах, досках и т. д. Но ты преодолеешь себя и с новой силой возьмешься за работу. Ты начнешь мучиться и продвигаться вперед, когда вдруг почувствуешь, что снова наступил такой же судный день, и лишь одно остается — умереть. И так будет не однажды. Если ты готов пережить такие дни не однажды, а между ними не купаться в радости и достатке, а тяжело работать, из тебя точно получится художник. Он отложил книгу и набрал номер телефона. Татьяны не оказалось дома. Длинные гудки впивались иглами в какое-то мягкое незащищенное место и жалили очень больно. Он держал трубку, опустить ее на рычаг не было сил, и сам себя убеждал, что ей вовсе не обязательно сидеть вечно дома и ждать его звонка. Потом он стал размышлять, куда она могла деваться, и где ее можно застать, подошел к окну, уставился на заснеженную улицу, почему-то представил, как всего лет семьдесят назад она такой и была всю зиму, а по ней без рева и вони скользили сани, запряженные парой. Ему стало легко, грустно. Он снова вернулся к аппарату и услышал знакомое «Да-а…»

— Приезжай сейчас, — сказал он без нотки сомнения.

— Не могу.

— Не хочешь?

— Неудобно.

— По делу. Я один, но это неважно…

— Тогда давай в театре.

— Я болею.

— Болеешь? Первый раз такое слышу.

— Правда. Грипп.

— Ну, вот, хочешь заразить меня…

— Я тебя не в койку зову, а в дом… приезжай, мне герой нужен.

— Ты что на кукол перешел?

— Мы все куклы, только не понятно, у кого в руках ваги…

— Это как раз понятно, дорогой…

— Вот и расскажешь, просветишь… спектакль сыпется, спасать надо…

— Что привезти?

— Ты помнишь, у тебя был Шут…

— Из «Летней ночи»?

— Похоже…

— А лимон?

— У меня грипп, а не ангина… лучше бутылку коньяка, за этим по крайней мере гоняться не надо…

— Зачем тебе шут? — Спрашивала Таня с порога через полчаса.

— Нужен. Главный герой с ним на собрание придет.

— Зачем?

— А там в зале больше поговорить не с кем!.. Понимаешь? Не с кем! А шутам все позволительно!

— Ну, ты придумал? Придумщик!.. Неправда, и шутам отрубали бошки… А твой будет с лицом…

— Нет, не начальника… с ним же поговорить можно!

— Не любишь ты людей!..

— Каких? Люди! Это же не мешок, набитый внавал!

— У тебя от гриппа в голове что-то сдвинулось… на собрание… ка-кое собрание может быть на сцене!

— Хорошо… на бал, на маскарад…

— Какой бал в твоих производственных буднях…

— Ну, я же должен что-то сделать, чтобы она ожила… эта чертова пьеса — Зачем брал? Возьми другую пьесу!

— Ты сама свихнулась… дали!.. За нее уже назначена премия. А у меня слетит звание…

— А ты хочешь и рыбку съесть, и на три буквы сесть…

— Не хочу. Больше ничего не хочу…

— Переходи в куклы… зайчики, лисички… шуты, принцессы, королевы… все короче, прозрачней и сложней… у нас, как раз междуцарствие…

— Перестань!

— Я серьезно.

— А если серьезно. Сделай мне такого же шута, только перчаточного…

— Зачем, зачем?

— Не знаю еще, но чувствую, что он мне пригодится…

— Это «пригодится» выстрелит потом в тебя… а я буду виновата…

— Глупо… при чем здесь ты…

— А там ничего нельзя подправить в пьеске…

— Можно. Написать «Занавес» перед действующими лицами, сразу после названия…

* * *

— Скажи мне, пожалуйста, но как же это все выплыло наружу?

— Никто точно не знает — тридцать лет прошло.

— И ты не держала в руках этих записей?

— Нет! Я только знала о них… когда он уехал, это ходило, как легенда… может быть, с собой забрал. Может быть, не знаю… спрятал куда-нибудь, или отдал кому-нибудь, возможно их и на свете нет уже. Сгорели, истлели в ржавой банке в огороде… сын увез в Сибирь после института. Он там женился на казачке, говорят, — это была трагедия…

— Что делать? Что делать?

— Искать. Я так мечтала, что ты станешь ученым… это, значит, искать… и ничего больше не нужно, потому что каждый день ищешь. Находишь редко, но сам поиск!

— Я же тоже ищу…

— В другом месте — возможно, это было бы неплохо… но шанс пострадать от результата не вдохновляет… не правда ли?

— Ты такая молодая? Что ты сделала со своими талантами… Бог отсыпал тебе большой пригоршней…