Под часами - [35]

А "за время пути собака могла подрасти", как писал классик… кто знает, что будет через два года… умрет автор, кончится терпение и он заберет рукопись, а может, пробьется в другом месте, тогда и тут пустить не грех… расчет на честного редактора был минимальным — решали все "наверху" — Главный редактор и директор, которые не будут связываться — зачем им это?! Наивно ожидать другого — безопаснее переиздать классика! Решают наверху, в Комитете по печати или Госбезопасности — не имеет значения… или в недоступных, оглушенных властью и ковровыми дорожками, кабинетах на Старой площади…— нигде не решают. Ибо: Зачем? Разве мало уже стихов написано!? Мало Пушкина, Лермонтова, Есенина и даже Пастернака и Ахматовой…

Надо было обладать волей, удерживающей от бросания на бетонную стену с целью разбить себе голову и больше не жить в этом ирреальном кошмарном свете, где тени искажают натуру и заполняют пространство с плотностью — до невозможности дышать, не имея при этом физической плотности. Они неуязвимы именно потому, что тени — только непонятно чего, в силу неохватности всепроникаемости их оболочки, образа, темноты…

Таня спокойно отреагировала на его задумку. Вечером, когда зашел об этом разговор, она вдруг поднялась, тряхнула своей рыжей гривой и вышла из кухни. Он замолчал и мучительно определял, чем мог ее обидеть, и уже хотел последовать за ней, но обернулся к двери совершенно интуитивно и увидел ее в маске, шутовском колпаке и с большой перчаточной куклой шута на левой руке точно в таком же колпаке… он отропело смотрел на нее не в силах так быстро переключиться и помочь ей в игре. Тогда она тихонько запела: Знает каждый правду тут Только вслух не скажет, Правдой нынче только шут Целый мир уважит…

Мелодия сразу перенесла его в его собственную пьесу, перед глазами возникла картинка спектакля… он уже был там… внутри действия…

Просто смелым быть шутом, Если знаешь, что потом? Да, да, просто смелым быть шутом, Если знаешь, что потом…

И она, теперь Шут, делая вид, что разговаривает с куклой, продолжила: А мы не знаем, что потом, и потому нам вовсе не просто быть шутом…

И тут он включился в игру.

— Я звал принца. Разве ты принц, дурак? ШУТ. Конечно. Я принц шутов.

ОН. Ты от скромности не умрешь. Но почему бы тебе тогда не называться королем шутов?

ШУТ. Потому что король шутов — вот он. (поднимает куклу). А я его дитя. Следовательно, я принц.

ОН. Почему же он король шутов, дурак? ШУТ. Он обычно молчит. Если шут молчит, значит, он самый умный шут изо всех шутов.

ОН. Не понял? ШУТ. Потому что наши шутки нас до добра не доводят. Вот так остришь, остришь и доостришься до чего-нибудь остренького, (проводит рукой по горлу, по шее. Поет).

У бывалого шута песенка простая: все, что можно — неспроста, отчего-не знаю!

Просто смелым быть шутом если знаешь, что потом.

И не пробуйте никто вы в шута рядиться, чтобы жизнь прожить шутом, надо им родиться!

Как же ты мог забыть? Ты же сам написал об этом! ОН. Верно, верно! Ты верный друг…

ШУТ. (кукле ШУТА) Споем? КУКЛА ШУТА. Нет. О верности — это уже другая песня. Лучше помолчать…

Он кинулся целовать ее, почувствовал, как слезы выступили сами собой, и он ничего не может поделать. "Вот это, наверное, и есть счастье, — словно услышал он свой же голос…— Только страшно… когда есть, — есть? Что терять".

— Не ходи к ним больше, — добавила она, снимая маску и кладя вместе с куклой на стул. — Не надо…— он смотрел на Куклу Шута, лежащую на боку, потом на свою Татьяну, преобразившуюся из Шута, и внутри его все ликовало. "Сколько раз на дню можно пережить смену настроений и не умереть от того, что сердце запутается, как ему биться в данную секунду!?. "

Больше он никого не посвящал в предпринимаемые им шаги, но когда рукопись стали мурыжить везде: и в журналах, и в издательстве, когда мелкие литературные клерки в редакциях стали подчеркивать строчки, рифмы, цепляться к мелочам и сомневаться, стоит ли это вообще печатать из-за качества и идейной позиции… он дал стихи почитать некоторым друзьям, якобы для проверки своего мнения — "на внутреннюю рецензию"…

Через несколько недель ему позвонил Павел Васильевич, с которым давно не виделись, — совместная работа была закончена. Пьеса шла на сцене. Пресса — прекрасная. Впереди Юбилей, значит, очевидно, Премия, Звание и т. д.

— Давай встретимся, надо поговорить! — Предложил Павел Васильевич.

— Что-нибудь случилось?

— Нет.

— Так говори!..

— Это не телефонный разговор…

— Хорошо, — усмехнулся Автор. — Татьяна уже вторую неделю не готовит — у нее сдача спектакля, так что на нейтральной почве.

— Годится. Может, в театре?

— Буду в семь…

На столе режиссера лежали разложенные по листочкам стихи Сукина. Автор сразу узнал их по бумаге, перегибам и шрифту Светкиной машинки… да просто интуитивно, прежде всего…

— Зачем ты это делаешь? — Без перехода спросил Павел Васильевич, кивая на стол и пожимая руку Автору.

— Что?

— Ты раньше понимал меня без объяснений…

— Я и сейчас понял. Хочу чтобы ты сформулировал. — Долгое молчание заполнило кабинет…— не можешь. Потому что я ничего не делаю. ТАКОГО. Ничего не делаю такого… человек написал стихи — я их хочу опубликовать… это нормально.