Почти нормальная семья - [95]

Полночи мы могли просидеть в его крошечной комнатушке в студенческом общежитии. Адам на кровати, поджав под себя колени, я — на полу, вытянув ноги. Бутылка вина и пакет чипсов.

— Знаешь, Адам, весь этот привлекательный релятивизм пробуждает во мне тревогу. Некоторые ценности все же должны быть абсолютными. Разве в религии не так? Неужели можно верить во все, во что захочется?

— Разумеется, можно. Именно поэтому это и называется верой, а не знанием.

Тема веры показалась мне новой и пугающей. Не задаваясь вопросом «почему», я считала, что всякая религия по сути догматична и направлена против индивида. В мой либеральный секулярный мир это никак не вписывалось. Сама я происходила из тех мест, где считалось одинаково естественным крестить детей в церкви и высмеивать людей, заявлявших, что они христиане.

— Думаю, руководствоваться убеждениями вообще неправильно, о чем бы ни шла речь, — возражал Адам. — Все это не имеет никакого отношения к религии или вере в Бога.

— Хватит интеллигентских разговоров! — говорила я и засовывала себе в рот очередную порцию чипсов. — Я хочу дискуссии, в которой можно победить!

— Из тебя получится великолепный адвокат.

Мы смеялись, целовались и занимались сексом. Все казалось мне в новинку. Адам по-новому прикасался ко мне, смотрел на меня так, как никто раньше не смотрел. Он раскрывал мне свое сердце, был предельно искренен и ничуть не смущался, сидя передо мной на своей небрежно застеленной кровати, окруженный запахами мужского дезодоранта и чипсов со сметаной и луком.

Я воспринимала наши отношения как бурную влюбленность. Каким-то образом я с самого начала предполагала, что все это скоро оборвется — так же внезапно и резко, как и началось. Любовные отношения в моем представлении такими и должны быть: быстрыми, интенсивными и быстротечными. Надо наслаждаться моментом и вовремя сваливать, пока все не рухнуло.

Окружающие всегда бурно реагировали, когда я рассказывала об учебе Адама.

— Он что, действительно собирается стать пастором?

Каждый раз я и сама приходила в легкий ужас. Обычно я начинала объяснять, что Адам на самом деле не такой, как обычный пастор. Совсем не такой.

— Но он верит в Бога и в Библию и все такое?

Этого я не могла отрицать.

— Хотя все не так, как может показаться, — добавляла я иногда, не зная, как передать словами то, что мне хотелось высказать.

Естественным образом мы продолжали жить вместе. Задним числом, двадцать лет спустя, все это звучит банально и скучно, но наши с Адамом отношения всегда строились на доверии, единении и ясном понимании, что каждый обрел свою спокойную гавань. Как раз то, что мне было нужно.

В повседневной жизни мы почти не успевали думать о будущем — слишком заняты были тем, что происходило здесь и сейчас. Думаю, в этом мы мало отличались от других наших сверстников. Не то чтобы мы закрывали глаза на очевидное — и откладывали решения, которые нам вскоре придется принимать в связи с семьей, профессией и прочим. Мы просто не хотели заглядывать за горизонт.

Две черточки в тесте на беременность за пару недель до Рождества разом перевернули все. Поначалу я пребывала в заколдованном состоянии, напоминавшем влюбленность, но когда первое опьянение прошло, на меня навалились тоска и страх — да такие, с которыми я раньше и близко не сталкивалась. Все началось с сомнений в правильности решения создать семью — может, лучше было все же подождать еще несколько лет? — и заканчивалось безнадежной фрустрацией по поводу окружающего мира, исполненного насилия и страданий. В полном ужасе я могла порой рыдать из-за того будущего, которое с неизбежностью ждет моего еще не родившегося ребенка.

Жутко думать об этом теперь. Словно я уже тогда знала. Какой-то пугающий сигнал из глубин моего существа предостерегал меня от того, чтобы рожать Стеллу. Чувство вины рвет меня изнутри, выворачивая наизнанку все внутренности.

Я была слишком юная. Дала себя уговорить.

89

Председатель суда обращается к Стелле:

— Вы не могли бы рассказать об этих событиях и о вашей роли в них?

Стелла смотрит на Микаэля, и тот кивает ей. Я так благодарна, что именно он сидит сейчас рядом с ней.

Когда он позвонил тогда, вечером в субботу, и рассказал, что Стеллу задержала полиция, я поняла, что мне удастся его уговорить. Он мой должник — после всего, что произошло. Разумеется, для меня было сплошным мучением сидеть в его конторе вместе с Адамом, постоянно балансировать, стараясь не проговориться, однако без Микаэля ничего бы не вышло.

— С чего мне начать? — спрашивает Стелла, глядя на председателя.

Суд сидит, уставившись на нее. Глаза у Йорана Лейона добрые и понимающие, но я вижу, как руки Стеллы, лежащие на краю стола, дрожат. Как бы мне хотелось сидеть рядом с ней, обнять ее! Тоннель вокруг меня сужается, я хватаю ртом воздух. Бородатый журналист смотрит на меня.

Стелла прекрасно знает, что говорить, а чего не говорить. Микаэль несколько раз все с ней повторил. Теперь осталось, чтобы она впервые в жизни сделала так, как ей сказали. Стелла, девочка моя, пожалуйста!

Эта часть судебного заседания имеет колоссальное значение. Первый и, возможно, единственный шанс для обвиняемого произвести хорошее впечатление на суд. Технику Микаэля я знаю как свои пять пальцев. Именно от него я научилась почти всему. Подсудимый должен вызвать к себе доверие, показать себя и сильным, и уязвимым. Лучше всего — насколько это возможно — согласиться с версией событий, изложенной прокурором, отрицая лишь то, что подтверждает участие в преступлении. Важно продемонстрировать готовность к сотрудничеству. Стелла должна показать, что она человек — не больше и не меньше.