Почти нормальная семья - [94]

На местах для слушателей щелкают клавиши ноутбуков. Кто-то записывает от руки. Разумеется, у журналистов и репортеров уже есть полная картина произошедшего, которой они готовы поделиться с каждым, у кого есть доступ к телеантенне или выход в Интернет. Я протягиваю руку к бородатому парню, сидящему рядом со мной. «Есть и другая правда, ты еще не все услышал. Надо выслушать обе стороны». Бородатый удивленно смотрит на меня, на мгновение перестав стучать по клавиатуре, и поднимает брови, словно желая спросить, что мне от него нужно.

Я снова прячусь в свой тоннель. Ощущаю запах собственного пота.

— В какой-то момент между двенадцатью и часом ночи Кристофер Ольсен возвращается домой, — произносит прокурор. — Он впускает Стеллу, которая стоит и ждет его на улице. В квартире разгорается ссора — по всей вероятности, связанная с отношениями Ольсена с Аминой Бежич. Во время ссоры Стелла берет нож со стены в кухне Кристофера Ольсена. Ольсен выбегает из квартиры на улицу, направляясь к детской площадке на пересечении Пилегатан и Родмансгатан. У площадки Стелла настигает его, нападает и вонзает нож в безоружного Кристофера Ольсена. Она наносит ему удары в грудь, живот и шею, но ни один из ударов не является смертельным. Кристофер Ольсен еще жив, когда Стелла Сандель оставляет его лежать на земле, где он умирает от потери крови.

В голове у меня все это проигрывается, как фильм. Я вижу нож в руках Стеллы — как она замахивается через плечо и бьет им.

Я вынуждена встать со стула. Народ пялится на меня — все наверняка знают, кто я такая. Журналисты давно меня вычислили. Лишь последняя капля профессионального достоинства и уважения к другим людям мешает им наброситься на меня с вопросами и обвинениями. Оглядевшись, я делаю несколько шагов вправо, потом влево и снова сажусь на место. В голове все путается.

— С вами все в порядке? — спрашивает бородатый.

Я качаю головой. Прижимаю руки к животу и глубоко дышу, ощущая, как дрожат губы.

Я знаю, что Адам сидит за дверями, — несмотря на это, я чувствую себя абсолютно одинокой и всеми покинутой. Мне самой это удивительно. Когда говорят, что человек — стадное животное, кусок суши, а не остров, мне трудно бывает соотнести это с собой. Всю свою жизнь я ощущала себя отрезанной от остального человечества. Большого горя из-за этого я не испытывала — невозможно тосковать по тому, чего никогда не имел, и те связи, которые соединяют людей, — обручальные кольца или узы родства — для меня всегда были менее прочными и значимыми, чем для других.

Впервые я осознала это несколько лет назад, наблюдая дружбу Стеллы и Амины, — внезапно я увидела такое, чего мне самой так недоставало. Это было совершенно неестественное чувство — завидовать дружбе дочери. Понадобилось немало времени, слез и горьких размышлений, прежде чем я поняла — хоть я и испытываю сильные чувства к Амине, вижу в ней себя и ощущаю глубокое взаимопонимание, тянет меня все же к собственной семье.

Я тосковала по Стелле. Тосковала по своей любимой маленькой доченьке.

И мне не хватало Адама.

88

Наверное, более всего меня тронула в Адаме его скромность. Несколько раз я видела его мимоходом в коридорах вермландского землячества, но никогда не обращала на него особого внимания. Однажды декабрьской ночью мы оказались друг против друга за столом в кухне большой студенческой квартиры и несколько лет спустя стали семьей.

Задним числом это звучит нелепо, но на самом деле я и не догадывалась о существовании таких мужчин, как Адам. На родине у меня было немало бойфрендов, но редко попадался такой, с которым хотелось встречаться больше пары месяцев. Те парни, которые меня интересовали, были раскованные, общительные красавцы, но очень часто за неотразимым фасадом скрывался маленький, неуверенный в себе мальчишка.

Парня, с которым я встречалась недели три на последнем курсе гимназии, звали Клаббе — четыре вечера в неделю он качал в зале бицепсы и грудь, а в остальное время разъезжал между двумя площадями города на своем «БМВ», съедавшем половину его зарплаты рабочего хлебозавода. Он называл меня принцессой, поскольку я настаивала на том, чтобы он прополоскал рот после жевательного табака, прежде чем со мной целоваться.

Конечно же, в моем окружении существовали и другие мужчины, похожие на Адама, но я их не замечала, ибо их положение и статус в маленьком городке, откуда я родом, были ничтожны. В Лунде все оказалось по-другому. Здесь ценились совсем другие качества. Я твердо решила никогда больше не возвращаться домой.

У Адама был необычный взгляд на вещи — как в большом, так и в малом. Наши дискуссии обычно начинались со столкновения диаметрально противоположных взглядов, и потихоньку мы приходили к новому видению и своего рода консенсусу. Он обладал поразительной способностью относиться к мнению других людей с таким уважением, что на него невозможно было сердиться. И это меня дико бесило.

— Ты не можешь просто взять и уступить, Адам! С одной стороны, с другой стороны, каждый по-своему прав. Весь смысл дискуссии в победе!

— Думаешь? А мне кажется, дискуссии существуют для того, чтобы мы, люди, развивались. Каждый раз, когда мое мнение ставится под сомнение, я узнаю что-то новое.