Почти как мы. Вся правда о свиньях - [75]

Глава 17 Забой

Начало ноября. Смерзается впечатавшаяся в землю тракторная колея, над усыпанным гравием двором дует колючий ветер. Мы дрожим от холода, исподлобья смотря на дорогу. Близится полдень, вот почти и все – с минуты на минуту приедет грузовик со скотобойни.

– Долго еще, как думаете? – Пониже надвигаю капюшон и прячу руки в карманы куртки.

– Всегда оговаривается примерное время, – отвечает Лейв. – Да и необязательно нам тут торчать.

Иду за ним в хорошо отапливаемый свинарник. Мы устраиваемся в пыльном кабинете в подсобке со старой мебелью. Болтаем о пустяках, листая подшивку старых выпусков отраслевого журнала о свиноводстве, и тут у Лейва звонит телефон. Слышу на другом конце голос Эйрика:

– Выяснил, что он вот-вот будет.

– Ну, тогда пора начинать, – отвечает Лейв, поднимаясь с дивана. Он отправляется к свиньям, а я остаюсь сидеть.

Сегодня предоставлю трудиться отцу с сыном. С этого дня я больше не работник свинофермы. Отныне я всего лишь наблюдатель, который пять месяцев смотрел, как растут свиньи. Сегодня увижу, как их перевозят на скотобойню.

Раньше мне казалось, что этот день станет для меня грустным, что я так или иначе привяжусь к свиньям, но работа свинаря такого сближения не подразумевает. Росток сентиментальности во мне не пророс. Да, если я что и испытываю, когда из-за стенки начинают доноситься первые повизгивания, так это равнодушие. В этом смысле я теперь не так уж не согласен с Лейвом, который заметил: «Свиньи для нас – домашний скот. Не надо с ними миндальничать».

Мне это внушили или я сам очерствел? Или дело в том, что не так уж вопиющи условия в норвежских свинарниках, как многим кажется? Думаю, всего понемногу.

Визг снаружи становится громче, добавляя ситуации драматизма. Впрочем, я же знаю, как мало нужно свиньям, чтобы поднять шум. Иногда достаточно к ним неожиданно подойти или не пустить их, куда им хочется. Когда выводить собираются разом под сотню свиней, можно ли ожидать, что они будут тихо себя вести? Или я не прав?

Как бы ни хотелось идеализировать отношения людей и животных в прежние времена, день забоя тогда едва ли был приятнее, чем сегодня. Еще в раннее Новое время рекомендовалось всадить свинье нож в бок и отпустить бегать прямо с ним, пока она не упадет замертво[368]. Да и XIX век гуманностью не отличался, по крайней мере если верить словам героини по имени Арабелла из романа Т. Гарди «Джуд Незаметный» 1895 г. В сцене забоя свиньи она объясняет: «Надо обескровить мясо, а для этого свинья должна умирать медленно. ‹…› Так меня учили, я знаю! Хороший мясник всегда медленно спускает кровь. Она должна умирать восемь – десять минут, не меньше!»[369][370] Да и саму жизнь свиней в те времена сладкой не назовешь. Как говорили тогда же в Великобритании, свиньи «едят с болью, лежат с болью и спят с болью»[371].

За окном с грохотом проезжает грузовик. Подхожу к стеклу и наблюдаю, как он задним ходом подъезжает к двери, за которой заперты свиньи.

И вот начинается: опускается задняя дверца грузовика, а дверь свинарника открывается, так что животные, находящиеся к ней поближе, впервые в жизни видят небо и дышат свежим воздухом. В такой момент все свиньи равны. С этой минуты неважно, как они росли, на большом промышленном предприятии или в экологичном хозяйстве, где всю жизнь провели на свободном выпасе. За редким исключением или если нет специальных договоренностей, жизнь свиней заканчивается в одних и тех же местах одним и тем же образом. Говорят, что на стационарных скотобойнях внимательно относятся к санитарным правилам и самочувствию животных. Замкнутые промышленные скотобойни должны обеспечить безопасную стерильную среду, что защищает потребителей от инфекций и паразитов. В то же время надзорные органы следят, чтобы обращение с животными и их умерщвление происходило в полном соответствии с нормативами. Правда, в эту минуту кажется, что сегодня и вовсе никакого забоя не получится, потому как никто в грузовик не спешит. Свиньи не хотят выходить.

Они упираются всем телом, плюхаются на пол и поднимают визг. Существует мнение, будто звери, когда их собираются отправить на бойню, понимают, что происходит, но ясно, что в действительности это невозможно. Во всяком случае, не на таком раннем этапе. Куда вероятнее, что свиньям не по нраву пронизывающий ветер и низкое ноябрьское солнце, которое бьет в глаза.

Эйрик становится сзади и начинает давить, толкать, пихать и тянуть, чтобы первые свиньи наконец двинулись, увлекая за собой остальных.

– Хватит! – кричит водитель. За раз в грузовик можно поместить только определенное число животных.

Первые свиньи, выйдя из помещения, спокойно семенят в кузов безо всякого принуждения. В грузовике оборудованы шесть камер на двух уровнях. Когда первые три заполнены, пол поднимается, чтобы освободить место для следующих.

Вот примерно тут-то все и начинается.

Никогда я еще не слышал ничего подобного вою, крикам и отчаянному визгу, доносящимся из грузовика. Пронзительным, истошным и полным боли звукам конца нет. Пытаюсь переброситься парой фраз с водителем, спросить, что происходит, всегда ли так бывает, но он не может разобрать мои слова. Да и как тут разберешь. Шум, оглашающий весь двор, никто бы не перекричал. Вижу, как тела животных вжимаются в вентиляционные отверстия. Кажется, одна из свиней лежит на спинах других, переворачивается на них, как бочонок в волнах, пока не попадает в зазор между телами сородичей и не проваливается в общую розовую массу. Трудно сказать, сколько из них кричат, но особенно меня поражает один звук: горькие протяжные стенания, которые не сравнить больше ни с чем, кроме плача. Пытаюсь отвлечься, но не выходит, и тогда я впервые по-настоящему думаю: да что же мы делаем?