Почти как мы. Вся правда о свиньях - [15]
Еле успеваю поздороваться с Эйриком, как дверь позади него открывается и выходит мужчина постарше и пониже ростом. Это, должно быть, отец Эйрика, Лейв. Почему-то кажется, что он оглядывает меня недобрым взглядом из-за спины сына. Загорелое лицо и посеребренная сединой шевелюра придают взгляду небесно-голубых глаз проницательность и ясность. Он подходит ко мне и протягивает загрубевшую ладонь.
– Лейв Ругланн, – приветствует он меня низким голосом и пожимает руку.
Лейв напоминает старого спортсмена, сохранившего, однако, остатки былой силы. Вообще-то, он уже на пенсии, но энергии вполне хватает, чтобы ухаживать за свиньями на ферме.
Меня вдруг охватывает ощущение, что что-то идет не так. Эйрик и Лейв обмениваются короткими взглядами, будто в немом диалоге. Яренские крестьяне славятся немногословием, но тут их явно что-то беспокоит. По телефону голос фермера казался приветливым, но сейчас явно чувствуется напряжение.
– Сомнительная затея какая-то, – без обиняков говорит Лейв.
Спешно достаю бумажку с результатами анализа на резистентный стафилококк.
– Вам, конечно, нужна моя справка от врача, – протягиваю им листок.
Лейв смотрит на бумагу.
– А, это да. Ну, все в порядке, – отмахивается он.
Однако меры защиты они все равно принимают. Эйрик протягивает мне маску, перчатки и медицинский комбинезон в полиэтиленовой упаковке.
– Сапоги оставьте в машине. Обувь выдадим, – сообщает Лейв.
На какое-то мгновение я испугался, что меня выставят, так что испытываю облегчение, получив спецодежду, но тут же снова начинаю беспокоиться. Защитный комплект? А тест я зачем для них проходил? А сами они почему ходят в обычной одежде? Не доверяют мне и так хотят показать, кто здесь главный? Что-то это уже слишком. Сначала Норвежская аграрная ассоциация под предлогом «конфиденциальности личных данных» отказывается сообщить, кто разводит свиней. Потом мои поиски наугад и неудачная попытка найти свиноводческое хозяйство. Затем болезненный осмотр у врача. Три недели карантина до получения результатов анализа, а теперь защитный комбинезон. И все для того, чтобы я, рядовой потребитель, смог увидеть животное, мясо которого так люблю.
– А без него никак? – спрашиваю я, вытряхивая костюм из пакета и просовывая ногу в штанину.
– Так вот приходится с этой заразой, – отвечает Лейв.
Сейчас не время препираться. Застегиваю молнию, натягиваю резиновые перчатки, надеваю маску и капюшон. Судя по отражению в окне машины, я похож на медработника, который идет к заболевшим лихорадкой Эбола, или, может, на сметливого следователя – они ведь, конечно, догадываются, что я приехал что-то вынюхивать, желая сорвать покров тайны. Лейв останавливается у порога.
– Поди разбери, откуда ты вообще взялся, – ворчит он.
– Так мы же по телефону договорились, – неразборчиво отвечаю я из-за маски на лице.
– Ну да, да. Только теперь разве поймешь, что у человека на уме.
Я и сам уже что-то себе не доверяю. Вообще-то, я просто хочу посмотреть на свиней. Ну что тут сложного?
Лейва можно понять. Они с Эйриком оказались в центре того, что сами понимают как культурное противостояние. Собственно, это старая песня об отношениях города и села, городских и деревенских, центра и периферии. Правда, в последние лет десять этого противостояния акцент смещается с людей на животных, и едва ли где обстановка накаляется сильнее, чем в свиноводстве. По мнению Лейва и Эйрика, их профессиональное поприще находится под ударом, а противники играют нечестно.
– Пытаетесь понять, нет ли у меня скрытых мотивов? – спрашиваю я.
Лейв чуть медлит с ответом.
– Странное дело все-таки: заявляешься и говоришь, что хочешь поглядеть на свиней. Не часто такое бывает. Но ты сказал, что не предвзят, что выслушаешь все стороны, так что придется тебе поверить.
Похоже, Лейв все-таки смирился с моим приездом. Хотя я почти каждый день в том или ином виде поедаю магазинную свинину, взгляды мои уже давно подтачивают противники подобного образа жизни. Годами я соглашался с доводами защитников животных. С морально-философской точки зрения они безупречны, как мне казалось, но ведь я оцениваю их как человек, не имеющий никакого отношения к животноводству. Почему надо есть мясо животного, которое, возможно, настрадалось за жизнь? Можно же его не убивать. И аргументы «мясо вкусное» и «всегда так делали» уже не работают. Разговор о «традициях» напоминает оправдание положения женщин и других групп населения, которым в прежние времена отказывали в элементарных человеческих правах. То, что мы по природе хищники, еще не дает нам права скверно обращаться с животными. Надо же еще учитывать, что человек – вид всеядный, к тому же способный критически мыслить. Проблема заключается также в том, что у меня есть недостаток, который я считаю вообще очень свойственным человеку: я ленив, хотя упорно пытаюсь жить правильно. Чтобы не оказаться лицемером, мне в том числе нужна помощь того, кто лучше всех разбирается в свиноводстве. Только вот уверенность меня покинула.
