Почти идеальное ограбление - [31]

– А ты не разбрасывай по полу свои шедевры, – проворчал отец, но было видно, что огорчен он не меньше сына. Присев на корточки, Олег Викторович взял Ромкину картину в руки:

– Что же он такой хлипкий, этот подрамник?

– Откуда я знаю! Вот скажи, что мне теперь делать?

Отец поднялся с пола:

– Купить новый, только и всего. Я, так и быть, возмещу убытки.

– В двукратном, нет, в трехкратном размере, – тут же воспользовался случаем Ромка. – Ведь мне к моей картине еще и рама нужна.

Олег Викторович вздохнул, сходил за бумажником и выдал Ромке несколько купюр.

– Бери, так и быть.

– Спасибо, – продолжая хмуриться, Ромка спрятал деньги в карман, разыскал клещи и принялся вытаскивать гвозди из сломанного подрамника.

За этим занятием его и застала Лешка, вернувшись с прогулки. Она прошла в комнату и увидела, что ее брат с довольным видом отдирает свою драгоценную картину от деревянных планок.

– Что случилось и чему ты так радуешься?

– Отец на мой «Круг» наступил, и у меня теперь деньги не только на новый подрамник есть, но и на раму тоже, – похвастался Ромка. – А еще он себя виноватым почувствовал и про уроки ничего не спросил, зря мы боялись. – Лицо его вдруг омрачилось: – Но только пока я подрамник куплю, пока прибью, снова время уйдет, а мы же решили ее завтра отвозить.

– А ты отвези пока один холст, – посоветовала Лешка. – Помнишь, на Арбате в одном месте абстрактные картин не только без рам, но и без подрамников продавались? И нести легче будет. А подрамников у них в мастерской сколько угодно, там и прибить можно будет. Если, конечно, картину у тебя примут.

– А ты что думаешь, не примут? – всполошился Ромка.

Лешка вспомнила, как Павел Петрович говорил Арине о том, что он в свою галерею берет только настоящие произведения искусства, а в отношении Ромкиного шедевра у нее все-таки были некоторые сомнения. Но не говорить же ему об этом!

– Там будет видно, – только и сказала она.

– А я на двести процентов уверен, что она Павлу Петровичу понравится. А подрамник и рама – дело и впрямь десятое. Их и потом несложно присандалить. – И, развернув перед собой разукрашенный холст, Ромка восхищенно поцокал языком: – Красота!

Поужинав, Лешка выложила на стол учебники, но, прежде чем учить уроки, включила компьютер. Прямой связи с Артемом не получилось, но он оставил письмо. Брат присоединился к ней:

– Ну, и что там у нас Темочка пишет?

Артем всецело одобрил Ромкину идею установить в галерее веб-камеру. И еще он предлагал получше поразмыслить и поискать преступника среди людей, до сих пор остающихся вне всяких подозрений, но так или иначе связанных с галереей. А о Ромкином шедевре Артем вообще никак не отозвался, хотя фотография картины была отправлена ему уже давно.

– Темке хорошо. Советы дает, а сам ничего не делает, – буркнул Ромка, обидевшись на то, что лучший друг не соизволил похвалить его произведение. – Будь он здесь, я бы посмотрел, как бы он кого вычислил.

Вернувшись на следующий день из школы, Ромка тут же выбросил из головы противные мысли о гадкой учебе. Он даже о расследовании не думал, а только о том, какое впечатление произведет его картина на Павла Петровича. Аккуратно свернув холст, он упаковал его в оберточную бумагу.

– Хорошо, что я теперь знаю, как правильно картины сворачивать! Лешк, так мы идем? Тогда давай скорей есть – и вперед!

– Я только Дика выведу, – разогрев обед, отозвалась сестра и, поев, быстро оделась.

Лешка гуляла недолго.

– Там дождь, – сказала она, стряхивая с куртки капельки воды.

– Плевать на дождь, – заявил Ромка. – Возьмем зонт.

Лешкин Дик, шумно отряхнувшись, вбежал в комнату и оставил на полу мокрые грязные следы. Лешка вытерла пол и решила вымыть Дику лапы, чтобы не гневить маму, если она явится домой раньше них.

Налив в ведро воды, она вынесла его в прихожую и попеременно стала совать туда собачьи лапы, а затем вытирать их специальным полотенцем. А Ромка стоял над ней и беспрерывно нудил:

– Ну что ты так медленно! Зачем ты это затеяла? С тобой только свяжись!

И тут отчаянно заверещал Попка, призывая к себе хозяина. Оказалось, что попугай в очередной раз запутался в веревке, на которой держался его колокольчик. Пришлось Ромке его распутывать. Попка при этом кричал: «Омочка, пусик мой!» и больно клевался.

Когда же несносный попугай наконец получил свободу, Лешка все еще не была готова идти в галерею. Вместо того чтобы одеваться, она извлекла откуда-то маленький пузырек и стала рыться в аптечке.

– Что ты ищешь? – недовольно спросил Ромка.

– Пипетку.

– Зачем тебе пипетка?! – потеряв всякое терпение, завопил брат.

– Дику в уши капли закапать, у него опять аллергия.

Сказав это, Лешка тут же испуганно прикрыла рот рукой, но было уже поздно. Дик прекрасно все понял. Больше всего на свете он боялся именно этой процедуры, и слов страшнее «закапать в уши» для него не существовало. Пес тут же забился под кухонный стол, откуда его нельзя было выманить никакими посулами. Он отверг даже сахарную косточку, которую Лешка стала совать ему прямо в нос, и лишь сопел: мол, знаю, зачем ты меня зовешь, не обманешь.

– А потом нельзя это сделать?! – вконец озверев, вскричал Ромка.